Вот это Эдуард. Не «с начала», а «с опасности».
— Я звоню с просьбой о помощи, но помощь у меня уже некоторая есть. Не ты, но и не кучка любителей.
Я говорила честно. Крысолюды почти все — отставные военные, отставные полицейские или завязавшие уголовники. И от некоторых гиенолаков — то же ощущение профессионализма. Есть у меня помощь, не надо было Эдуарду звонить.
— Говоришь так, будто пытаешься себя уболтать меня ни о чем не просить.
И в его голосе слышалось любопытство. Любопытство, но никак не тревога.
— Пытаюсь.
— Почему?
— Потому что к телефону подошел Питер.
Резкий вдох.
— Питер, повесь трубку, — сказал Эдуард.
— Если Анита в беде, я хочу знать, в чем дело.
— Повесь трубку, — повторил Эдуард. — И не заставляй меня говорить еще раз.
— Но…
— Без но.
Щелчок.
— Ну, — начала я.
— Подожди.
Я сидела и молчала, гадая, чего мы ждем. Наконец Эдуард сказал:
— Он отключился.
— Он часто слушает телефонные разговоры?
— Нет.
— Откуда ты знаешь?
— Я знаю… — Он остановился и поправился: — Я думаю, что он этого не делает. Просто ты — особый случай. Он сейчас живет в бывшей комнате Донны. Я разрешил ему оставить у себя телефон, если будет себя хорошо вести. Так что я с ним поговорю.
— Если он в прежней комнате Донны, где же спите вы? То есть, это, конечно, не мое дело, — добавила я.
— Сделали в доме главную спальню.
— Ты переехал к ним?
— Типа того.
— И продал свой дом? — спросила я.
— Нет.
— Понятно. Бэтмен не продаст пещеру летучих мышей.
— Нечто в этом роде.
Но голос его, который вначале звучал более-менее дружелюбно, сейчас дружелюбным не был. Он был пустым; со мной говорил Эдуард периода до знакомства с Донной. Пусть он сейчас говорил о семейных радостях и воспитании подростков, но я не видала более хладнокровного убийцы. И эта его личность никуда не делась. Вряд ли укладывалась у меня в голове мысль, как он смотрит на Бекки, занимающуюся балетом, или сидит с другими родителями, ожидающими своих крошек в пачках.
— Умела бы я врать как следует, сейчас бы сочинила что-нибудь и повесила трубку.
— Почему? — спросил он тем же пустым голосом.
— Потому что, когда на звонок ответил Питер, до меня дошло, что развлечения и игры кончились. Если тебя убьют, они снова потеряют отца. И мне не хочется объяснять его потерю Питеру, Донне или Бекки.
— Особенно Питеру, — заметил он.
— Ага.
— Поскольку врать мне ты не умеешь, Анита, то просто расскажи.
Его голос стал чуть теплее, в нем слышалось чувство. Эдуард ко мне относился хорошо, мы были друзьями. Ему не хватало меня, когда меня не было, а мне — его, но всегда имелся маленький вопрос: что, если как-нибудь мы с ним окажемся по разные стороны одной проблемы, и придется нам в конце концов выяснить, кто же из нас сильнее? Я надеялась, что не настанет такой день, потому что теперь для меня здесь победы нет. Живыми мы будем или мертвыми, но для нас обоих это будет поражением.
— Ты знаешь, кто такие Арлекины? — спросила я.
— Французские клоуны? — Он не стал скрывать недоумения в голосе.
— В другом контексте тебе не приходилось слышать такое название?
— Анита, игра в двадцать вопросов — не в твоем стиле. Говори прямо.
— А интересно, я что одна такая среди внештатных охотников на вампиров, кто в этом вопросе абсолютно непросвещен. Мне чуть лучше теперь, потому что и ты не знаешь. Очевидно, Жан-Клод прав и это действительно огромная и темная тайна.
— Рассказывай.
И я рассказала. Рассказала ту малость, что знала об Арлекине и его банде. Действительно немного.
Он так долго молчал, что я сказала:
— Эдуард, я слышу, как ты там дышишь, но…
— Я здесь, Анита. Я думаю.
— О чем?
— Что ты мне всегда даешь поиграть с самыми лучшими игрушками.
Голос его был уже не пустым, а радостным от предвкушения.
— А если эти игрушки окажутся побольше и покруче тебя и меня?
— Тогда мы погибнем.
— Вот так вот просто. И ты ни о чем не будешь сожалеть?
— Ты про Донну и детей?
— Да. — Я встала и начала расхаживать по ванной.
— Я пожалел бы, что их оставил.
— Тогда не приезжай.
— А если тебя убьют, я всю жизнь буду думать, что мог тебя спасти. Нет, Анита, я приеду, но приеду не один.
— Но только совсем уж психов не привози, ладно?
Он засмеялся — тот смех чистой радости, что я от него слышала не больше шести раз за все семь лет нашего знакомства.
— Обещать не могу, Анита.
— Ладно. Только, Эдуард, я серьезно. Из-за них не хочу, чтобы тебя убили.
— Я не могу перестать быть собой, Анита, только потому что люблю Донну. Или потому, что должен теперь думать о детях.
— А почему? — спросила я, и мне вспомнился разговор, который был у нас с Ричардом, когда я думала, что я беременна. Он думал, что раз так, я перестану быть федеральным маршалом и охотником за вампирами. Я с ним не согласилась.
— Потому что тогда это буду не я, а любят они меня. Пусть Донна и Бекки не знают всего, что знает обо мне Питер, но они знают достаточно. Они знают, что мне пришлось сделать, чтобы спасти детей, когда Райкер их захватил.
Райкер — это был такой очень плохой человек. Он занимался нелегальными археологическими раскопками, и группа любителей — защитников старины, в которой состояла Донна, оказалась у него на пути. Так что не Эдуард и не я высветили этих детишек на радаре у Райкера — приятно знать, что мы не совсем виноваты в том, что случилось. Райкер хотел, чтобы я выполнила для него определенное заклинание. Честно говоря, я недостаточно хороший некромант, чтобы оно получилось, но он бы мне не поверил. Он пытал детей, чтобы заручиться моим и Эдуарда сотрудничеством. У восьмилетней Бекки —
