Верещагин Олег Николаевич
Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)
Мы будем помнить
Путь в архипелаге…
Отдых в пути миновал.
Пройден последний привал.
Кончены долгие споры.
Путь бесконечен и прост:
Вдаль — на сияние звёзд!
Вдаль — через реки и горы!
Вы же, кого я любил,
Знайте: я вас не забыл,
Вашими жив именами!
Пусть не оставлю следа —
Истинна наша звезда —
Та, что сияет над нами!
Только эхо в горах
Как прежде, поёт
Голосами друзей-мальчишек…
Голоса их всё тише…
Время не ждёт.
Я посвящаю эту книгу моим друзьям —
тем, кто своей жизнью опроверг слова
'Игра важнее тех, кто в неё играет',
доказав, что все игры на свете делаются
ЛЮДЬМИ
Эту рукопись читало уже немало людей. Удивительна была их реакция на неё — столь же разнообразная, как и сами читавшие.
'Опять ты расизм пропагандируешь…' — кривились одни.
'Ну ты молодец, это прямо сага!' — трясли мне руку другие.
'Ну и зачем ты это написал?' — удивлялись третьи.
'Что, нравится описывать, как малолетки трахаются?' — подмигивали четвёртые.
'Учебник по фехтованию и выживанию,' — пожимали плечами пятые.
'Неплохой сборник бардовской песни,' — сухо замечали шестые.
'Спасибо, это о нашем детстве,' — довольно сентиментально благодарили седьмые.
'Сплошной плагиат,' — даже определили некоторые.
В ответ на все эти реплики я только морщился. Иногда открыто, чаще — 'про себя'. Не было ничего удивительного в том, что каждый читавший книгу нашёл в ней что-то своё. Просто я — Я, автор — не писал роман ни об одной из этих вещей.
А собственно, о чём я его писал?
Ближе всех к истине были 'седьмые'. Я просто писал о друзьях своего детства, о наших играх, надеждах, снах, фантазиях, ссорах и мечтах, о нашей дружбе и о том, как больно рвалась она временами…
И всё-таки книга выходила не только об этом.
Это был, конечно, Барри с его 'островом Никогда-Никогда' и Потерянными Мальчиками. И, конечно, Толкиен — 'отдых в пути миновал, пройден последний привал… путь бесконечен и прост — вдаль, на сияние звёзд!' И несомненно Лукьяненко со всеми Сорока Островами. И разом все авторы 'географических романов', которые я так любил в детстве. И Крапивин — тут я ничего и объяснять не стану. И ещё сотни прочитанных мной книг — вплоть до михалковского 'Праздника непослушания' — да-да! Так что это наверняка плагиат. Или пастиш.
Или?..
Я не собирался — и не собираюсь — получать за эту рукопись какие-то дивиденды. Её не напечатают по множеству причин. Но я всё-таки прошу прощения у авторов тех многочисленных стихов, которые я навставлял в текст, не указывая, кто их сложил, а то и впрямую приписывая другим людям — реально существующим или выдуманным.
Может быть, кто-то в книге узнает себя. Свои мысли и желания. Свои надежды и свою веру. Я же только могу сказать, что, когда мне плохо или мне хочется отступить перед чем-то — в душу мне каждый раз заглядывают глаза того мальчишки, которым я был. Он выступает из какой-то мглы, похлопывая по штанине длинным прутиком и смотрит, а следом выходят другие. Молча. Они не осуждают меня. Они просто смотрят. И я нахожу в себе силы жить дальше…
…Если вы дочитаете книгу до конца, то поймёте, что я писал её ради последней сцены.
И это правда. Или, по крайней мере, её основная часть.
Счастливого пути. Hoott vejkki. Счастливого пути.
РАССКАЗ 1
Чужая земля
Это было, это было
в той стране,
О которой не загрезишь
и во сне…
