— Есть, — подтвердил Вадим. — Карстовые, но в них не зазимуешь. Это просто дырки в земле… По- моему, отсюда надо держать южнее, тогда мы выйдем к Карпатам через Белоруссию.
— Придётся переправляться через Десну, Днепр и Припять, — вспомнила Танюшка, наш образцовый географ, — а потом идти полесскими болотами.
— Ну, через реки всё равно переправляться, — возразил Вадим. — А если брать в обход болот, то мы до ноября будем идти.
Мы разговаривали уже продолжая движение. Я, кстати, мысленно корил себя, что не приказал восстановить нормальный порядок движения, едва мы вышли из болот — так и шли толпой… Ладно, потом.
Я сам в Москве не был и не ожидал, что Воробьёвы Горы такие высокие — правда горы. Или, может, так мне показалось после болот, кто его знает. Но, во всяком случае, видно было во все стороны великолепно. На юго-западе равнинный лес плавно поднимался на холмы Среднерусской возвышенности и таял в голубой дымке августовского полдня.
— Дым, — Игорь Басаргин выкинул руку. — Смотрите — там… и там.
Мы вгляделись. Игорь был прав. В десятке километров на запад и примерно в два раза больше — на юго-запад тянулись вверх дымки. А ещё через несколько секунд я увидел километрах в трёх, на лесной проплешине, приземистую каменную башню.
После долгих недель почти полного безлюдья местность перед нами казалась мегаполисом.
— Негритянские стоянки? — спросил Сергей.
— Вряд ли, — Игорь Мордвинцев смотрел, приставив ладони к бровям 'домиком'. — Знаете, вот тут… которая ближе… я, по-моему, вижу частокол.
— Пойдём сначала к башне, — предложил Олег Фирсов.
— Тань, — я подошёл к ней, — по-моему, эта башня похожа на ту. Ну, где мы оружие нашли.
— Похожа, — согласилась она. — Каменная… вот интересно, как же они тут из камня строят?
Башня в самом деле была похожа. Только она оказалась полуразрушена — на две трети обвалилась та сторона, которую мы не видели с Воробьёвых. Неизвестно, кто приложил к этому руку, но подальше мы нашли семь могил, над которыми возвышались полусъеденные ржавчиной крестовины вонзённых мечей. Только по ним мы и опознали могилы — время давно превратило их в сглаженные зелёные бугорки.
Но над входом в башню я снова обнаружил английского леопарда. Мне вспомнились слова Йенса — о том, что тут не может существовать государственных образований. Но вот пожалуйста — на территории России, разделённые сотнями километров, стоят две каменные башни с одним и тем же геральдическим знаком…
…Никто из нас не испугался могил, да и глупо это было бы. Просто немного грустно стало смотреть на эти холмики, и все как-то сразу заторопились уходить дальше. Игорь Басаргин задержался, склонив голову и пощёлкивая ногтем — неровно обрезанным — по рукояти одного из метательных ножей на груди. Я подошёл к нему и хлопнул по плечу:
— Ты чего? Ба-асс…
— А? — Игорь вздрогнул и посмотрел на меня рассеянным взглядом. Потом снова уставился на могилы и прочёл:
Балок — приземистое, но широкое строение, окна которого были закрыты ставнями, крытое серым осиновым гонтом — отыскался в полукилометре от башни. К низкому крыльцу вела полузаросшая тропинка, выходившая из кустов малинника.
Внутри оказалось сухо, полутемно и пусто. Центр единственной комнаты занимал большой стол, окантованный скамейками, угол — очаг, не печка, сложенный из почерневших камней. Под закопчённым потолком шли антресоли — вернее, это как-то по-другому называется, но мне вспомнились именно 'антресоли'.
— Ни фига себе, — присвистнул Санёк, внимательно оглядываясь. — Приют странников…
Около очага оказались сложены дрова, а выше обнаружилось волоковое оконце. Пока некоторые распахивали ставни на ремённых петлях, девчонки начали копаться на этих самых антресолях, перемазались сажей, но — к общему удивлению — обнаружили две пустые консервные банки, грубый берестяной туесок с солью, пачку свечей-самолепок (слегка подслипшихся, но вполне пригодных), ржавые ножницы, несколько мотков крепких ниток (ни единой иголки!) и целую россыпь каких-то твёрдо постукивающих чёрных пластинок размером в пол-руки. Эти пластинки мы опознали, как закопчённые до невозможности куски рыбы неизвестной национальной принадлежности (забегая вперёд, скажу, что рыба так и не раскрыла тайны своего происхождения, но оказалась очень твёрдой и очень вкусной) С улицы всунулся Серёжка и радостно оповестил:
— Э! Народ! А тут сзади баня прилеплена — настоящая, честное слово!
Ленка Власенкова оживилась и испарилась с половиной девчонок.
— Сейчас заставят таскать воду, — проницательно заметил Сморч, — и дрова колоть до опупения.
Его сетований никто не поддержал. Если честно, мы, как и большинство мальчишек, не отличались особой чистоплотностью, но полтора месяца мыться только в речках, холодной водой, от случая к случаю — это слишком.
Щусь тем временем извлёк из одной банки (где искал тушёнку, надо думать) листок бумаги и озадаченно на него уставился.
— Дай сюда, пень! — перегнувшись через стол, я выхватил у него листок и быстро подошёл к окну. В меня засопели сразу со всех сторон. — Свет не закрывайте!
Пожелтевший листок из блокнота был украшен в левом верхнем углу блёклым рисунком — плотина Днепрогэса. Я такие блокноты знаю — на каждом листке изображено какое-нибудь здание, музей, памятник и прочее. Что-то, очень похожее на ностальгию, охватило меня при виде побледневших строчек, написанных самой обычной пастой… Я перевёл дыхание и начал читать вслух:
— 23 июня 1985 года. Оставаться здесь больше не можем. Уходим на ю.-з. — юго-запад, наверное… Если кто найдёт то, что мы оставили — пользуйтесь и удачи вам, кто бы вы ни были. Не теряйте надежды и держитесь вместе. Может быть, когда-нибудь вернёмся. Игорь Дашкевич, 15 лет. Всего нас пятеро, из парней остался я один.
Я сложил бумагу и убрал её в банку. Вадим, ни слова не говоря, достал складник и, открыв его, отошёл к стене, где начал вырезать почти сакраментальное 'здесь были…', приобрётшее тут совсем иной
