Андрюшку. Мордву ещё. И хватит. Через недельку вернёмся. Честное слово, очень хочется. Устал на месте…
— Погоди, — у меня забрезжила смутная мысль, — постой, Вадим… Вечером поговорим. Вечером.
Вообще-то можно было жечь костёр и снаружи — на площадке перед входом, ограждённой скалами — заметно не было. Но мы, наверное, успели здорово соскучиться по дому, по месте, где можно просто отдохнуть под крышей, отгородившись от ночи дверью — поэтому мы жгли костёр и собирались только внутри.
Кстати — тропинку Андрюшка Альхимович перекрыл ловушкой, которую настораживал только на ночь. На задевшего верёвку (а не задеть её было просто невозможно) неотвратимо, страшно и точно падал заточенный кол. Шуму при этом было полно.
Смешно, но всё происходящее сильно напоминало… разные там пионерско-комсомольские собрания. Честное слово — сильно. 'Пункт первый — заслушали отчёт завхоза Е. Власенковой… Пункт второй — заслушали отчёт санинструктора О. Жаворонковой…' И далее — по пунктам. Описаться можно. Наконец — слово взял я.
— Тут Вадим предложил экспедицию за солью, — я позволил себе почесать грудь, икнул и сделал вид, что вытер ладонь (я только что доел кусок жареной рыбы) о штаны. Кто-то зафыркал. Ещё кто-то несколько раз жизнеутверждающе ухнул и побарабанил ладонями по камню. — Ладно, ладно, мы цивилизованные славяне, а не питекантропы… Так вот, думаю — пусть идёт. Но заодно мне хотелось бы предложить вот что, — я расстелил на колене карту Йенса. — Тут обозначена одна крупная стоянка, живут чехи. Есть ли тут в округе ещё кто — мы не знаем, а желательно знать. Так вот.
— Я! — Андрюшка Альхимович вскинул обе руки. — Я пойду!
— Здесь читают мои мысли, — вздохнул я. — Я именно это и хотел предложить.
— Возьму пару человек и пойду, — воодушевлённо объявил он. — Это ты хорошо придумал, Олег. Хорошо-то хорошо, а лагерь останется почти без защиты, — возразил Колька Самодуров.
— Это, конечно, проблема, — согласился я. — Но соль нам нужна. И нужно знать, какие тут соседи, сколько их и чем они заняты. Поэтому я своей княжеской волей назначаю выход отрядов на завтра. Вадим, возьмёшь с собой?..
— Как говорил, — он лениво поигрывал складным ножом. — Санёк, Олег Крыгин, Андрюшка Соколов, Мордвинцев Игорёк. Если они согласны… Ещё девчонок попрошу в качестве рабсилы, надо же кому-то соль нести.
Возмущённый вой 'слабого пола', к счастью, не вызвал обвала. Тем более, что Вадим пошутил. Санёк с серьёзным лицом развил его мысль:
— А что, у многих народов женщины играют роль носильщиков…
— А парни — козлов, — высказалась его собственная сестра. — И не роль играют, а правда козлы.
Разговор грозил соскользнул в сторону трёпа. Кто-то уже начал выдвигать свою кандидатуру в помощь Вадиму, но я пресёк шум резким хлопком в ладоши и в установившейся тишине обратился к Андрею Альхимовичу:
— А ты кого возьмёшь?
— Арниса, — он кивнул литовцу. — Пойдёшь? — тот наклонил голову, а потом ободряюще посмотрел на Ленку Рудь. — И Кольку.
— Пусть ружьё оставит, — заметила Ленка Власенкова, — нам охотиться надо. И одеял пусть побольше возьмут. Мы бы спальники дали, но на всех пока не готовы.
— Сроку даю неделю, — возобновил я раздачу ценных указаний. — То есть, дальше трёх дней пешего хода не забирайтесь. И очень постарайтесь, чтобы никто вас не видел. Очень постарайтесь.
Я провожал группу Вадима дольше девчонок, пройдя километра три, не меньше. С собой у меня, кроме своего оружия, была аркебуза Танюшки — я собирался сразу отправиться на охоту.
Мы шли молча, только время от времени ни зачем пинали осенние листья. Остальные ребята шли сзади, переговаривались. Все несли кожаные мешки для соли (притащить должны были килограмм двадцать пять) и с припасами, скатки из одеял и оружие.
— Ладно, — сказал я, когда мы спустились к берегу озера, — я пойду. Счастливого пути! — я переждал разноголосые отклики, улыбаясь. А потом добавил — для Вадима, задержавшегося возле меня: — И всё-таки тут всё не просто так, Вадим. Будь поосторожнее.
— Пройдём, как тени, — улыбнулся он в ответ, пожимая мне руку. — Через неделю — жди!
И побежал, догоняя своих, идущих по галечному берегу.
Я не стал задерживаться. И оглядываться тоже не стал…
…Около полудня — после трёхчасовой засидки — мне удалось подстрелить самца косули. Было это километрах в пятнадцати от 'дома', и я уже мрачно предвкушал удовольствие тащить тушу — даже обезглавленная, без копыт и выпотрошенная, она весила килограммов тридцать. Три месяца назад я бы не поднял такое на плечи, а если бы кто-то взвалил — переломился бы. Сейчас вполне мог унести, но мысль о пятнадцатикилометровом походе таким грузом не воодушевляла. Тем более, что тушка продолжала вяло кровоточить, и дело не в том, что я боялся испачкаться. Тут не лесопарк, и на кровавую тропинку может встать любая зараза. В окрестностях имелся по крайней мере один пещерный лев — мы его слышали, и этого было достаточно, ещё и видеть его никому не хотелось.
Во мне — странная штука жизнь! — наверное, сохранились отголоски жизней предков. Кто-то из них стопроцентно был охотником. А может — и не один. Я замечал за собой, что даже с грузом хожу быстро и бесшумно — не как Андрюшка Альхимович, конечно, но всё равно. Правда, вспотел я сразу, и кровь подтекала на левое плечо, да ещё липла разная мошкара.
Я возвращался коротким путём, ориентируясь при подъёмах на похожую на трезубец седловину перевала — там, левее левого зубца, располагалась наша пещера. Но подъёмы я старался проскакивать быстро, рысью — просто на всякий случай.
И всё-таки именно на одном из подъёмов — отмахав уже полпути — я остановился. Мне послышались справа внизу, из леса, звуки — стук и шум, отдалённые и плохо различимые.
Я присел, сбрасывая косулю. Положил на неё один из метательных ножей. И двинулся на спуск. Мной двигало осторожное любопытство. Шум в лесу производят только люди — и аллес. Наши шумят? А с чего бы?
Такое ощущение — по слуху, конечно, — что там рубят дерево. Дровами мы уже начали запасаться, но рубить старались сухостой и при этом так не орали…
А ещё через минуту я понял, что орут негры. Так вопить, лаять, скрежетать могли только они.
Я остановился, расстегнув кобуру, отступая за дерево. Прислушался снова и всмотрелся. Сталь не лязгает. Но они явно развлекаются рубкой деревьев — ещё раз, с чего бы это? И кто им дал такое право — рубить деревья в черте моего княжества?
Я заскользил от дерева к дереву, осторожно раздвигая ладонью папоротник, порыжевший к осени. И, сделав десяток шагов, обнаружил четверых человекообразных.
Они и правда были заняты порубкой. Двое работали своими топорами, срубая молодой дуб — твердая древесина упруго звенела под чёрными лезвиями. Ещё двое отдыхали на траве, задрав головы, и каркали, что-то обсуждая.
Я проследил за их взглядами и мысленно сочно сплюнул. В развилке двух толстых ветвей — метрах в шести над землёй — виднелся человек. Всё, что я мог понять — вроде бы в джинсах, ни возраст, ни пол понять было невозможно. Ещё я видел торчащие в ветвях три толлы — метательных ножа. Кидали снизу вверх, попасть не могли.
Один из негров продолжал рубить. Второй несколько раз пнул дерево босой лапой и зашёлся мерзким смехом. Наверху послышался истошный вскрик, листья затряслись, мелькнула рука, вцепившаяся в ветку… Кажется, прячущийся там человек окончательно обалдел от страха и думал только об одном — не сорваться. Но было предельно ясно, что ещё через полчаса дуб завалят, и неграм этого древолаза даже не придётся убивать — расшибётся о землю сам.
