Он сказал это с отвращением, но вышел. Ему пришлось приподнять перекошенную двери, чтобы закрыть ее за собой. Я все еще видела лунный свет по ее краям. Хижина была такой старой, что я могла бы вырвать доску и убежать, но это становилось невозможным, потому что со мной был Никки.
— Где мы? — спросила я.
— В старой хижине, — ответил он.
Я бросила на него взгляд, которого заслуживал подобный ответ. Это заставило его улыбнуться.
— Ты знаешь, что я имела в виду, Никки.
— Кажется, раньше это была сторожка, но теперь, это место, куда можно спрятать тебя, пока ты не оклемаешься и не сможешь поднимать мертвых.
Я сделала глубокий вдох и поняла, что чувствую запах старого мрамора. Я болталась около него почти всю мою сознательную жизнь, и он действительно имел запах, если вы были достаточно близко или его было много.
— Значит это кладбище, на котором похоронена Ильза Беннингтон.
— Откуда ты знаешь, что мы на кладбище?
Я думала соврать ему, но решила приберечь вранье про запас.
— Я чувствую запах мраморных надгробий.
Он тоже принюхался.
— Я тоже, но я не думал, что ты можешь. Ты же не перекидываешься. По крайней мере, так нам сказали.
— Еще нет, — сказала я.
— Почему ты так говоришь?
Я пожала плечами.
— Всегда есть шанс, что мое тело когда-то пройдет этот путь до конца. Моя ситуация слишком редкая, чтобы можно было знать, что произойдет. Так что, здесь похоронена Ильза?
— Ага, он нашел старое и заброшенное кладбище, чтобы нам не помешали.
— Да уж, без специального разрешения вас могут арестовать за осквернение могил, или еще хуже. — Я повернуло голову, и боль тут же усилилась, словно мускулы или связки были в синяках. Поскольку я могла и умереть, это были цветочки. Метки Жан-Клода делали меня почти неуязвимой. Мысль о нем заставила меня вспомнить, что уже темно, и я могу мысленно связаться с ним.
— Ты не сможешь воспользоваться своими способностями, чтобы позвать своих вампиров, — сказал Никки так, словно читал мои мысли, хотя я была почти уверенна, что это случайность.
— Я не…
— Ты сильнее метафизически, чем мы планировали, так что Якоб позвал нашу ведьму. Она сделала что-то, чтобы на этой земле ты ни с кем не могла связаться мысленно.
— Что если кто-то попытается связаться со мной?
Он покачал головой
— Не-а. Эллен хороша, и очень тщательна. К тому же мы более чем в двух часах езды от города. Даже если твои парни пробьются, они никогда не успеют вовремя, чтобы остановить звонок снайперам.
Был мой черед определять лжет ли он. Я вдохнула полной грудью холодный землистый воздух и там не было ничего. Он был мирным и тихим, как вода. Странно спокойным, совершенно не похожим на оборотней, которых я знала.
— К тому же, если Якоб или Эллен узнают, что ты пытаешься пробиться через барьер, Мика умрет, — он сказал это безразличным голосом, только его пульс самую капельку ускорился. Мой желудок стянуло в узел, потому что реакции не было. Что может быть хуже, чем то, как кто-то так безэмоционально говорит про убийство людей, которых я люблю, у которых есть ключи от моего сердца. Это было больно. Но были и свои плюсы. Конечно, хладнокровными людьми трудно управлять, но отсутствие эмоций успокаивало меня, давая понять правила этой игры, или же отсутствие таковых. Я могла сыграть с ними.
Я поборола желание поискать барьер, которое было сродни желанию подергать закрытые двери — на всякий случай. Я не могла рисковать, не зная, какой может быть реакция ведьмы, если она почувствует это. Я могла бы расшатать дверь, но как найти лазейку в метафизической стене? Моим коньком была брутальная сила, а не на деликатность. Я не могла рисковать. Только не Микой. Мой голос был спокоен, очко в мою пользу.
— Почему вы все время угрожаете именно его смертью?
— Он твой Нимир-радж, а остальные — звери зова. Мы точно не уверены, но если твои силы аналогичны вампирским, тогда убийство подчиненного оборотня может убить обоих. Ты нужна нам живой, чтобы поднять зомби, так что Мика идет первым по списку.
— Если они погибнут…
— Знаю, знаю. Ты поубиваешь нас всех нафиг.
— Я что, говорила во сне?
— Нет, но мы знаем твою репутацию. Если мы тронем кого-то из твоих, извинений ты не примешь. Никакой дружбы, — он посмотрел мне прямо в глаза. Однако впечатление было немного испорчено тем, что половина его лица была скрыта под волосами. У него получался слишком молодой и игривый вид, словно с такой стрижкой он просто не мог быть серьезным. Но глаз, который я видела, глядел очень серьезно.
— Если вы убьете Мику, то и меня придется убить, потому что я не остановлюсь, пока не прикончу вас всех.
— Да уж. Якоб знает это, и он не хочет убивать тебя по многим причинам. Но если определенная черта будет перейдена, у него просто не останется другого выхода, — Никки прислонился к стенке. — Глянь, это дерево прочное, хотя пошло трещинами.
— Крепкое или нет, но это не совсем безопасная тюрьма для меня. Почему мы здесь?
— Якоб боится, что ты очаровала меня, как вампир, — сказал он, роняя руки на колени. — Я никогда не бросал ему вызов раньше, Анита. Я был с его прайдом с девятнадцати лет, и никогда не бросал ему вызов. Я хочу тебя. Я имею в виду, ты красивая и все такое, но тут что- то большее. У меня кончики пальцев болят от желания прикоснуться к тебе. Что ты со мной сделала?
Я осталась спокойной, но только для виду, под этой маской пузырился страх. Он мог бы и не понять, что я лгу по запаху или языку тела, но зачем выдумывать если и правда сойдет?
— Я точно не знаю.
Он уронил голову на колени.
— Я тебе не верю.
— Ты же раньше мог сказать, лгу я или нет. Что, сейчас не можешь?
— Твой пульс ускорился, когда я говорил об убийстве твоего Нимир-Раджи. Ты боишься за него, так что я не могу понять, — он нахмурился и заерзал на холодной земле. — Вот нахрена я это сказал? Нужно было просто ответить, что я тебе не верю, и не допускать чтобы ты имела столько информации. Так какого черта я с тобой разговариваю?
— Я сказала правду, Никки, я не знаю.
— Ты можешь и врать, — сказал он.
— Могу, — подтвердила я, — но тебе придется принять мои слова на веру.
Он взглянул на меня таким взглядом, который я могла истолковать даже в темноте. Это был взгляд, который говорил, что он никогда не принимает ничего не веру. Затем он издал что-то среднее между смешком и фырканьем. И он улыбался, когда говорил:
— Что же ты сделала со мной, Анита?
