— Записывая все, — хрипло сказала Вещунья. — Все что сможешь — архивы последней смены, все показания, все, понял?! Я свяжусь с Чернышем — потом уходим. Работай!
Проследив, как он вернулся за пульт, Вещунья вызвала меню связи… и сначала даже не поняла, что случилось: обычный запрос коммуникатору послать вызов, но вместо, как правило, мгновенного ответа от мощного передатчика, оставшегося у Черныша, — визор сформировал извиняющуюся табличку: «СВЯЗЬ НЕ УСТАНОВЛЕНА!».
Девушка недоуменно тряхнула головой, моргнула — но сообщение никуда не делось. Посмотрела было на Везунчика, но сперва решила отойти от голограммы и повторить вызов.
По какой-то причине контрольный зал реграва обходился без декоративных панелей: стены и перекрытие над головой покрывала матово-черная краска, отчего, если подойти близко, возникало смутное, размытое отражение. Вещунья прошлась взад-вперед в шаге от стены, дважды повторив вызов — и дважды получив обескураживающий ответ. Она никогда не слышала, чтоб в районе реграва что-то могло блокировать связь, но сегодня готова была поверить во что угодно. «Придется попробовать снаружи,» — решила девушка, гася меню визора. Мельком посмотрела на свое отражение, собираясь вызвать Мурену с Жеской, — отпущенные десять минут подходили к концу — но, не сделав и шага, вдруг остановилась и вновь повернулась к стене.
Она сама не поняла, что привлекло ее внимание. Из темной глубины, как будто заслоненная полупрозрачным стеклом, на нее смотрела усталая девушка с платиновыми, почти белыми короткими вихрами. Она столько раз видела свое отражение, что не могла взять в голову, что же заставило ее забыть намерение вызвать Мурену, о пропаже связи — и пристально, внимательно вглядываться в своеобразное черное зеркало. И лишь почти минуту спустя до нее дошло то, что следовало бы понять с самого начала.
В отличие от нее, на ее двойнике не было ни сьютера, ни шлема, ни визора.
Будто все это время ждав проблеска понимания, ее двойник обрел пугающую, невозможную четкость, став почти неотличим от отражения в обычном зеркале. Оно подняло руку и приложило со своей стороны ладонь к разделявшей их черной грани. Стена заколебалась, пошла кольцами волн — и от ладони побежали ветвистые и белые как сверкающий под солнцем снег узоры трещин, похожие на застывшие в грозовом небе молнии.
Все заняло не более секунды — но Вещунье показалось, что прошли часы. Она отшатнулась, ударилась об платформу с пультом, едва удержавшись на ногах. Завитки расчертили почти весь участок стены перед ней, точно невидимый паук, от рождения лишенный чувства симметрии, заткал все белоснежной паутиной. Сквозь которую за Вещуньей неотрывно следили большие, подтянутые к вискам глаза ее двойника. Когда она выпрямилась, оттолкнув прочь платформу, эти глаза затопила черная хмарь, в глубине которой бились мертвые искорки в такт пульсирующему сосредоточию холода в ее груди.
И отражение улыбалось — холодным, расчетливым оскалом голодного зверя.
Оглушительный грохот «Бури» оборвал растянувшееся мгновение. Рефлексы сделали все за шокированную иррациональностью происходящего хозяйку: рейкер привычно повело после первого выпущенного «шипа», но так же привычно она удержала оружие направленным точно на центр растекающейся по стене паутины. «Шипы» кромсали, рвали стену, выбивали кусочки металла, сбивали целыми пластами слои краски — и больше на черных лоскутах, падающих на палубу, не было ни трещин, ни ожившего отражения.
Вещунья слышала чей-то яростный крик, с трудом пробивающийся сквозь сплошной рокот опустошавшей обойму «Бури», — и не сразу поняла, что слышит саму себя.
— Странно!
Жеска отвернулась от двери и взглянула на Мурену. Та стояла у края пятна между столиками, задумчиво вертя отрезанный кусок разгонно-направляющей рейки.
— «Странно» что?
Ее старшая коллега передернула плечами, точно не желая развивать эту тему — скорее всего, Мурена просто размышляла вслух. Гладкий до невозможности срез дважды пустил блики по стене и картине над крайним столиком, прежде чем она ответила.
— «Иволга» — вот что странно.
— Ну… Вещунья про это и говорила: очень острое…
— Да не про то я! — в голосе Мурены звякнуло раздражение. — На базе ты, пилот-истребитель, а не техник, как он, — молодая женщина рейкером указала на тело у стены, — часто с «Иволгой» или «Вихрем» разгуливаешь?
— Да я и с «Шершнем» не часто разгуливаю, — теперь она поняла намек: на боевых базах часто пилотам дозволялись вольности, немыслимые на большинстве кораблей Космофлота, но уж точно просто так взять из арсенала ту же «Иволгу» им бы никто не позволил. Что уж говорить о технике из персонала ангаров?
— Служба безопасности могла открыть арсенал — если решили, что сами не справятся…
Выстрел из центрального зала здесь прозвучал как раскатистый звонкий хлопок — точно огромный хлыст щелкнул. И дальше загрохотало — безостановочно, быстро, вперемешку с металлическим скрежетом и звоном.
Обе женщины оцепенели на долю секунды, синхронно вскинув рейкеры, затем Жеска, крикнув «Вещунья!», устремилась к изгибу коридорчика и далее — залу контроля. Мурена в два прыжка оказалась около дверного проема, на ходу переводя «Бурю» в режим стрельбы очередями, но сделать последний шаг не смогла.
Помещение
Это невозможно было описать словами. Молодая женщина, обстановка, следы крови, труп и надпись у стены — все осталось на месте… и в то же время изменилось. Заколебалось, словно два почти одинаковых рисунка на прозрачной пленке кто-то пытался свести воедино, накладывая друг на друга. Льющийся свет из коридора стал ослепительно-ярким, а осветительные панели в столовой потускнели, часто-часто заморгали, наполнив все вокруг пляской обезумевших теней. Странная слабость охватила Мурену, выпила все силы, окутала серей пеленой мысли — она не смогла удержаться на неожиданно ставших ватными, непослушными ногах, упала на колени, едва удержавшись, чтобы не распластаться ничком.
Все прекратилось, как и началось — вдруг и сразу. Освещение вернулся к норме, слабость как будто бесследно пропала, но прежде, чем она облегченно вздохнула — привычно держащиеся на краю зрения значки рабочего статуса визора исчезли.
— Что… — хрипло начала Мурена, но и закончить ей не было позволено. Фонари шлема, прощально мигнув, погасли, браслет сьютера отключился, превратившись в мертвый груз на руке, исчезло тихонькое шипение подаваемой в шлем дыхательной смеси.
— Жеска… — попыталась крикнуть она, но не смогла произнести и звука. Губы, глаза — будто окатило холодной водой, во рту мгновенно пересохло. Все звуки снаружи ослабли, отодвинулись, будто испугавшись окружившей ее мертвой тишины.
Тупая давящая боль растеклась в груди, вместе с вернувшейся слабостью. Мурена попробовала подняться на ноги, потянулась к краю проема, — и в результате повалилась на настил палубы, точно куль с песком. Перекатилась на спину, хватаясь трясущимися руками за грудь, шею, пытаясь вдохнуть хоть глоток воздуха — но лишь бесплодно разевала рот, как выброшенная на берег рыба.
Резь в пересохших глазах стала нестерпимой, в ушах звенело, неровно, безумно быстро билось сердце. Девушка схватилась за фиксаторы шлема, выщелкнула скобы безопасности, отчаянно, изо всех оставшихся сил рванула шлем. Обычно хватало самого малого усилия, чтобы всего на четверть провернуть и снять шлем… Мурена беззвучно застонала от ужаса и неверия: шлем сдвинулся на сантиметр-другой и замер, не продвигаясь дальше ни на миллиметр. Она дернула его еще и еще раз, растрачивая последние силы, но с тем же результатом.
«Вещунья… Жеска… помогите!!!» — сама не осознавая того, она рвала, царапала прочнейшую ткань сьютера на груди — бессмысленная в своей обреченности попытка. Звон в ушах превратился в громовой гул колоколов, легкие, казалось, лопались, выворачивались наизнанку.
Белый свет бил ей в глаза, становясь с каждой секундой все сильнее и сильнее — к чему уже
