— Меня одного, без Дойла?
Мои пальцы стиснули его локоть; я пыталась придумать, что говорить. Такого разговора я точно не ожидала. Я люблю Холода, но вот его перепады настроения…
— Ты привлекаешь меня нисколько не меньше, чем в нашу первую ночь.
Он вознаградил меня слабой улыбкой:
— Хорошая была ночь, но на мой вопрос ты не ответила. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Что само по себе ответ.
Он попытался встать, но я потянула его за руку, не вынуждая, а прося остаться на месте. Он позволил мне усадить его обратно, хотя силища у него такая, какой мне точно не видать. Тоже, конечно, повод для огорчений.
Я вздохнула и попыталась преодолеть и его грусть, и свою.
— Ты потому спросил, что я отвернулась и не смотрела, как ты раздеваешься?
Он кивнул.
— Я плохо себя чувствую. Кажется, я простудилась.
Он недоумевающе на меня глянул.
— Помнишь, кто-то из стражей говорил, что последние события в холмах сделали меня такой же бессмертной, как вы?
Еще кивок.
— Похоже, он ошибся. Если я простужусь, значит, я попрежнему смертная.
Он накрыл мою руку своей.
— Но почему ты от меня отвернулась, даже если так?
— Я тебя люблю, Холод. Но это значит, что я буду стареть и смотреть, как ты остаешься юным и прекрасным. Вот это тело, которое ты любишь, таким не останется. Я постарею и умру, и каждый день я должна буду смотреть на тебя и знать, что ты не понимаешь. Даже когда я стану старухой, ты все так же будешь медленно раздеваться и все так же будешь прекрасен.
— Ты навсегда останешься нашей принцессой, — сказал он. По лицу было видно, что он старается понять. Источник: http://darkromance.ucoz.ru/
Я убрала руку и снова легла, глядя в невероятно прекрасное лицо. Слезы жгли глаза и скапливались в горле, мне казалось, что я захлебнусь жалостью к себе. Столько всего сегодня случилось, столько ужасного, столько опасностей, а я вот-вот зарыдаю оттого, что мои любимые мужчины всегда останутся молодыми и прекрасными, а я — нет. Я боялась не смерти, нет. Я боялась увядания. Как смирился с этим муж Мэви Рид? Как он смотрел на ее вечную юность, старея сам? Как он смог сохранить любовь и рассудок?
Холод склонился надо мной широкими плечами, волосы завесили меня со всех сторон, будто сияющий полог шатра, застывший водопад, блистающий в полумраке моей спальни.
— Этой ночью ты молода и прекрасна. Зачем думать о грустном, когда оно далеко, а я рядом? — Он прошептал последние слова мне прямо в губы и завершил их поцелуем.
Я позволила ему себя поцеловать, но сама не ответила. Разве он не понял? Нет, конечно, не понял. Откуда же ему знать? Или… или?..
Я уперлась рукой ему в грудь и чуть оттолкнула, чтобы взглянуть в глаза.
— С тобой такое было? Ты любил женщину и видел, как она стареет?
Он резко выпрямился и отвернулся. Я взяла его за руку, попыталась обхватить ее, но у него слишком большие руки, чтобы я могла сомкнуть пальцы на запястье.
— Было, да?
Он не повернулся, но помолчал и потом кивнул.
— Кто она была? Когда?
— Я увидел ее за оконным стеклом, когда был еще просто Холод, а не Смертельный Холод. Я был мороз и иней, оживленный верой людей и магией волшебной страны. — Он неуверенно на меня глянул. — Ты помнишь, я был таким в твоем видении?
Я кивнула. Да, я помнила.
— Ты пришел под ее окно в образе Джекки Инея, — догадалась я.
— Да.
— Как ее звали?
— Роза. У нее были золотые кудри и глаза цвета зимнего неба. Она увидела меня и сказала матери, что за окном кто-то есть.
— Второе зрение, — сказала я.
Он кивнул.
Я хотела перестать спрашивать, но не смогла.
— И что было дальше?
— Она всегда держалась особняком — дети как будто понимали, что она другая. Не надо ей было рассказывать им о своих видениях. Ее прозвали ведьмой, и мать ее тоже. А отца у нее не было. Если верить россказням соседей — никогда. Я их слышал, когда рисовал узоры на стеклах: они шептались, что Розу зачал не человек, а дьявол. Они с матерью были так бедны, а я только доставлял им лишние страдания — я ведь зимний холод. Я так хотел ей помочь. — Он поднял большие ладони, словно видел вместо них другие, маленькие, куда более слабые. — Мне надо было стать сильней.
— Ты попросил о помощи? — спросила я.
Он удивленно на меня посмотрел:
— Ты имеешь в виду, попросил Богиню и Консорта?
Я кивнула.
Он улыбнулся. Улыбка осветила его лицо обычно скрытой от мира радостью.
— Попросил.
Я улыбнулась ему в ответ.
— И тебе помогли.
— Да, — сказал он с той же улыбкой. — Я заснул, а когда проснулся, я стал выше и сильнее. Я нашел им дров для очага. Нашел еду.
Тут радость на его лице померкла.
— Еду я забрал у других крестьян, и они обвинили ее мать в воровстве. Роза им говорила, что еду принес ее друг, ее сияющий друг.
Я взяла его за руку.
— И тогда они обвинили ее в колдовстве, — тихо сказала я.
— Да. И в воровстве тоже. Я пытался помочь, но я не понимал, что значит быть человеком, я даже что значит быть фейри не понимал. Для меня все было таким новым, Мерри! Я не знал, как быть чем-то, кроме льда и холода. Я был овеществленной мыслью, я не знал, как быть живым, и не знал, что это такое.
— Но ты хотел помочь, — сказала я.
Он кивнул.
— Моя помощь лишила их последнего. Их бросили в тюрьму и приговорили к смерти. Я тогда в первый раз призвал в свои руки холод, холод такой лютый, что от него сыпался металл, и было это ради Розы и ее матери. Я разбил решетки и освободил их.
— Но это же чудесно.
Только его рука судорожно сжалась, и я поняла, что рассказ не окончен.
— Можешь представить, что подумали их односельчане, когда обнаружили, что решетки рассыпались, а пленниц нет? Можешь представить, что они подумали о Розе и ее матери?
— Именно то, в чем и раньше были убеждены, — тихо сказала я.
— Да, наверное. Но я — порождение зимы, Я не мог построить для них дом, не мог согреть. Ничего не мог, только выпустить их на смертельный мороз, когда против них ополчилась вся округа.
Я села и потянулась его обнять, но он отстранился. Отвернувшись, он закончил рассказ.
— Они умирали, потому что вместе со мной шла зима. Я еще слишком принадлежал стихии, чтобы понимать природу собственной магии. И когда надежды не осталось, я взмолился. Ко мне пришел Консорт и спросил, пожертвую ли я всем, что я есть, чтобы их спасти. Я тогда еще мало был живым, Мерри, я помнил,
