несколько сотен лет. Глаза у нее карие, яркие и традиционно красивые. А вот остальное совсем не так традиционно. Лицо у нее брауни, а не человека, то есть у нее нет носа. Ноздри есть, а больше ничего. И губ почти нет, отчего ее лицо напоминает череп. И коричневая морщинистая кожа не от возраста такая, это просто наследие брауни. Глаза, возможно, тоже достались ей от моей прабабушки-брауни, но волосы наверняка от прадеда. Он был шотландский фермер, а фермеры не заказывают портретов: только по отдельным чертам матери, тети и бабушки я могла судить о своих человеческих предках.
Бабушка подошла к постели и накрыла ладонью мою руку.
– Дитятко мое, что ж с тобой сделали? – В глазах у нее блестели непролитые слезы.
Другой рукой я накрыла ее руку, легшую поверх капельницы.
– Не плачь, Ба, не надо.
– Почему? – спросила она.
– Потому что я тогда тоже расплачусь.
Она громко втянула воздух и быстро кивнула.
– Верно, Мерри. Если ты держишься, то и я могу.
У меня защипало в глазах и горло вдруг сжалось. Иррациональное чувство, но почему-то мне было надежнее рядом с этой маленькой женщиной, чем под защитой своих стражей. Они готовы были отдать за меня жизнь, числились среди лучших воинов обоих дворов, но в безопасности я себя не чувствовала. А сейчас, рядом с Ба, вновь появилось детское чувство защищенности, словно ничего по-настоящему дурного не может со мной произойти, пока она здесь. Ох, было бы так на самом деле.
– Король поплатится за свое злодейство, Мерри, моя тебе клятва.
Слезы отступили под наплывом откровенного страха. Я крепко сжала ее руку:
– Я своим стражам запретила его убивать или вызывать на поединок. И ты тоже, Ба, оставь Благой двор в покое.
– Я тебе не гвардеец, дитя, мною не покомандуешь.
На лице у нее появилось хорошо мне знакомое выражение, упрямо прищурились глаза, решительно приподнялись плечи. Неудачно получится, если она упрется на этом месте.
– Я не командую, но если ты погибнешь, пытаясь защитить мою честь, мне это вряд ли поможет. – Я приподнялась, взяла ее за плечо. – Ну пожалуйста, Ба! Я не вынесу, если лишусь тебя, да еще по моей собственной вине.
– Не твоя то вина, Мерри. Виноват этот мерзавец король.
Я замотала головой, почти сев на кровати – со всеми прикрепленными ко мне трубками и проводами.
– Ба, прошу, пообещай мне, что не наделаешь глупостей. Ты мне нужна будешь – как я без тебя с детьми управлюсь?
Со смягчившимся лицом она потрепала меня по руке.
– Двойняшки, значит? Как и у меня?
– Говорят, близнецы рождаются через поколение. Похоже, правда, – сказала я. Открылась дверь, снова вошли врач и медсестра.
– Я же просила вас, господа телохранители, не волновать принцессу, – со всей строгостью сказала доктор Мейсон.
– Ох, это я виновата, – сказала Ба. – Прошу прощения, доктор, но я ее бабушка и расстроена немного тем, что случилось.
Доктор, должно быть, уже встречалась с Ба, потому что не стала на нее коситься украдкой, как обычно делают люди. Просто поглядела укоризненно и погрозила пальцем:
– Не важно, кто виноват. Видите, как показатели мониторов скачут во все стороны? Если это не прекратится, все уйдете отсюда.
– Мы уже объясняли, доктор, – вмешался Дойл. – Принцесса постоянно должна быть под охраной.
– За дверью дежурит полицейский и ваши люди тоже.
– Ей нельзя оставаться одной. – Это уже Рис.
– Вы считаете, что сейчас ее высочеству реально что-то угрожает? Здесь, в больнице?
– Конечно, – ответил Рис.
– Да, – хором заявили Дойл и Шолто.
– Могущественный властитель, обладатель послушной и мощной магии, который изнасиловал свою племянницу, способен на все, – сказала Ба.
Доктор смутилась.
– Не имея образца ДНК его величества для сравнения, мы не можем быть уверены, что это его... – Она замялась.
– Сперма, – договорила я за нее.
Она кивнула и опять стиснула стетоскоп.
– Верно. Что мы обнаружили именно его сперму. Мы убедились, что два образца принадлежат мистеру Рису и пропавшему телохранителю Холоду, но пока не можем определить еще двоих доноров.
– Еще двоих? – переспросила Ба.
– Долго рассказывать, – сказала я. Потом до меня дошло: – А где вы взяли ДНК Холода?
– Капитан Дойл дал мне прядь его волос.
Поверх плеча Ба я посмотрела на Дойла.
– Как это у тебя с собой оказалась его прядь?
– Я рассказал тебе наш сон, Мередит.
– И что?
– Мы обменялись прядями волос, чтобы отдать их тебе на память. Он взял мою и отдал бы тебе, если бы избранным оказался я. Небольшую часть его локона я дал доктору для сравнения.
– Но где ты ее прятал, Дойл? У собак нет карманов.
– Отдал другому стражу на время. Тому, кто не ходил с нами к Золотому двору.
Из одной этой фразы было ясно, что он рассматривал возможность не вернуться. Мне от этого легче не стало. Да, мы все оттуда выбрались, но глубоко во мне угнездился страх. Страх потери.
– Кому же ты доверил такую ценность? – спросила я.
– Все, кому я доверяю, находятся в этой комнате, – сказал он голосом черным, как его кожа. Таким голосом говорила бы ночь, обрети она мужское обличье.
– Но значит, ты учитывал возможность неудачи, и потому отдал прядь волос кому-то, кого не брал с собой к Золотому двору.
Дойл шагнул к изножью кровати, но не очень близко к Ба. Он хорошо понимал, что после столетий в роли убийцы на службе королевы, ее Мрака, придворным рядом с ним неуютно. Мне понравилось, что он подумал о чувствах Ба, и он правильно сделал, что послал за ней Галена. Даже не знаю, нашелся бы среди моих стражей другой, кому бы она поверила. Остальных она воспринимала скорее как врагов.
Я вглядывалась в темное лицо, хотя знала, что ничем мне это не поможет. Когда-то он позволял себе проявлять чувства при мне, но потом я научилась читать по его лицу, и он стал за собой следить. Сейчас, если он того не захочет, я от разглядывания его лица не получу ничего, кроме эстетического удовольствия.
– Кому? – прямо спросила я.
– Оба локона я отдал Китто.
Я уставилась на него, даже не пытаясь скрыть изумление. Китто – единственный мужчина в моем окружении, кто еще ниже ростом, чем Ба. Четыре фута ровно, на одиннадцать дюймов ниже ее. Но кожа у него лунно-белая, как у меня, а тело – идеальная уменьшенная копия стража-сидхе, если не считать дорожки радужных чешуек вдоль позвоночника, маленьких втяжных клыков во рту и громадных глаз без белков – с вертикальным зрачком посреди синих озер радужки. Все это оставил ему в наследство папа- змеегоблин. А черные локоны, белая кожа и магия, пробудившаяся однажды в постели со мной – наследие со стороны матери. Но Китто не знал ни одного из своих родителей. Мать-сидхе бросила его умирать перед гоблинским холмом. Он спасся только потому, что новорожденного – по мнению гоблинов, ценивших плоть сидхе в кулинарном смысле, – и на один зуб не хватит. Китто отдали гоблинской женщине на выкорм – будто поросенка, которого откармливают к сочельнику. Но эта женщина его полюбила настолько, что оставила в
