живых и обращалась с ним как с гоблином, не как с мясной скотиной.
Прочие мои стражи не приняли Китто как равного себе. Он был откровенно слабее их, и хотя по настоянию Дойла занимался на тренажерах наравне с другими, так что под белой кожей понемногу нарастали мускулы, настоящим воином ему стать не светило.
Дойл ответил на написанный у меня на лице вопрос:
– Все, кому я доверяю больше, чем ему, пошли в холм Благих вместе со мной. А кто из оставшихся мог понять, что значат для тебя эти два локона, моя принцесса? Только тот, кто был с нами с самого начала. То есть кроме Китто – только Никка, а он хоть и лучше владеет мечом, но воля у него не сильней. К тому же Никка вскоре станет отцом, я не хочу вовлекать его в нашу битву.
– Это и его битва, – заметил Рис.
– Нет, – возразил Дойл.
– Если мы проиграем и Мерри не получит трон, наши враги убьют и его, и его нареченную, Бидди.
– Никто не посмеет тронуть женщину-сидхе с ребенком под сердцем! – возмутилась бабушка.
– Боюсь, что кое-кто из наших врагов посмеет, – сказал Рис.
– Согласен с Рисом, – кивнул Гален. – Кел предпочтет уничтожить страну фейри, чем потерять шанс наследовать трон.
Ба тронула его за руку:
– Ты стал циничным, мальчуган.
Гален ей улыбнулся, но в зеленых глазах осталась настороженность и едва ли не страдание:
– Поумнел.
Она повернулась ко мне.
– Представить страшно, что благородный сидхе так переполнен ненавистью. Пусть даже это Кел.
– Последнее, что я услышала от тетушки, это что мой кузен Кел строит планы сделать мне ребенка и править вместе со мной.
Бабушкино лицо выразило омерзение.
– Ты бы скорее сдохла!
– И вот теперь я беременна, и никак не от него. Рис с Галеном правы – он бы убил меня и сейчас, если бы смог.
– Если бы мог, он бы постарался убить тебя до рождения детей, – добавил Шолто.
– А тебе что за дело до моей Мерри, царь слуа? – Ба даже не пыталась скрыть подозрительность.
Шолто шагнул ближе, стал в ногах кровати. Он не вмешивался раньше, позволил другим стражам ласкать и утешать меня. Я была ему за это благодарна – мы все еще были друг для друга скорее знакомыми, чем друзьями.
– Я один из отцов ее детей.
Ба повернулась ко мне, глянула недовольно, едва ли не сердито.
– Слышала я такую сплетню, но не поверила.
Я кивнула:
– Это правда.
– Не может он быть царем слуа и королем Неблагих. На два трона одним задом не сядешь, – сердито сказала она. В голосе густо слышался простонародный акцент.
В другом случае я повела бы себя дипломатично, но время для дипломатии кончилось – в моем малом круге уж точно. Я беременна правнуками Ба, я много времени буду проводить в ее обществе. И мне не нужны свары между ней и Шолто на протяжении девяти месяцев, а то и дольше.
– Почему ты не рада, что Шолто – один из отцов?
Вопрос был не в меру прямой, любой сидхе счел бы его бестактным. Среди малых фейри этикет был почти так же строг.
– Всего день, как надеешься стать королевой, и уже грубишь своей старой бабушке?
– Я надеюсь, что ты будешь рядом со мной всю мою беременность, и не хочу, чтобы между тобой и моими любовниками были трения. Скажи мне, почему ты не любишь Шолто.
Ее прекрасные карие глаза приобрели совсем недружелюбное выражение.
– А думала ты хоть раз, чья рука нанесла удар, сгубивший твою прабабушку, мою мать?
– Она погибла в одной из последних больших войн между дворами...
– И кто же ее убил?
Я глянула на Шолто. Лицо его было обычной надменной маской, но в глазах отражалась стремительная работа мысли. Я не успела изучить его мимику так же хорошо, как Риса или Галена, но была почти уверена, что он с бешеной скоростью думает.
– Это ты убил мою прабабушку?
– В боях я убивал многих. Брауни сражались за Благой двор, а я был на другой стороне. И я, и мои подданные убивали брауни и других малых фейри, сражавшихся за Благих, но был ли среди моих жертв кто-то твоей крови, я не знаю.
– Еще того хлеще, – сказала Ба. – Ты ее убил и даже не заметил.
– Я убивал многих. Со временем лица сливаются, и трудно вспомнить, чем один убитый отличается от другого.
– Я видела, как она умерла от его руки, Мерри. Он сразил ее и пошел дальше, словно она пустое место. – Ее голос наполняло страдание, откровенная душевная мука – я никогда не слышала, чтобы моя бабушка так говорила.
– Что это была за война? – спросил Дойл, и его бас камнем упал в сгустившееся напряжение, словно в глубокий колодец.
– Третий призыв к оружию, – сказала Ба.
– Война, которая началась с того, что Андаис похвалилась, будто ее гончие лучше, чем у Тараниса, – сказал Дойл.
– И потому ее назвали Собачьей войной, – добавила я.
Он кивнул.
– Не знаю я, с чего она началась, та война. Король нам не говорил, зачем нам на нее идти, говорил только, что не пойти – это измена, а за измену казнят.
– А первая война называлась Свадебной, что интересно, – заметил Рис.
– Да, знаю, – поддержала я. – Андаис предложила Таранису заключить брак и объединить дворы, после того как ее муж погиб в поединке.
– Не могу припомнить, кто из них кого первым оскорбил, – сказал Дойл.
– Больше трех тысяч лет прошло, – хмыкнул Рис. – За такое время подробности могут стереться из памяти.
– Так что, все крупные войны фейри начинались по таким же глупым поводам? – спросила я.
– Большинство, – ответил Дойл.
– Грех гордыни, – сказала Ба.
Никто не возразил. Я не уверена была в том, что гордость такой уж грех – ведь мы не христиане, – но в обществе, где правитель имеет абсолютную власть над подданными, гордость может привести к ужасным последствиям. Ведь нельзя отказаться, нельзя спросить: «Ну не глупо ли вести народ на смерть из-за такой малости?». Нельзя, не рискуя тюрьмой или чем похуже. Это было верно для обоих дворов, кстати, хотя при Благом это «чем похуже» делалось тайно, что способствовало репутации двора. Андаис всегда предпочитала пытать и казнить открыто.
Я перевела взгляд на Шолто. Красивое лицо отражало неуверенность – то есть пытался он изобразить высокомерие, но в трехцветно-желтых глазах сквозила нерешительность. Был ли это страх? Возможно. Он мог думать, что я его прогоню за то, что три тысячи лет назад он убил мою прабабушку.
– Он нас рубил, как мясо, как мусор, загораживающий ему дорогу к месту большой драки! – сказала Ба с такой яростью, которой я от нее не слышала даже по отношению к мерзавцу из знати Благого двора, который был ее мужем.
– Шолто – отец одного из твоих правнуков. Наша любовь пробудила дикую магию. Наше слияние вернуло к жизни собак и других волшебных зверей, что появились теперь при дворах и у малых фейри.
Она ответила мне только взглядом – и столько в нем было горечи! Мне стало страшно. Моя нежная Ба,
