преснятина надоела! Я борщ варила — картошку вымачивала, добавляла немного квашеной капусты, ложечку сметаны 10-процентной. А в больнице вообще все паровое. А я помидор натру, лимончик выжму — получается соус.
— И она до последних дней придумывала для себя какие-то роли?
— Всегда! Все время придумывает, придумывает, придумывает... Я говорю: «Нон, ты мозги себе не сломай». Ведь сколько лет не снималась, такие простои были. А жажда творчества была, идеи бурлили.
У нее вирус этот — воображение — моментально активизируется, с ходу. Вдруг такое придумает, какую- то деталь, настолько точную и яркую, от которой образ просто заиграет. Я с ней работала на картине «Мама». Снимается финальная сцена — встреча с сыновьями на станции. Она говорит: «Дайте сажи!» Зачем? Где взять? Но нашли, принесли чуток. А она — раз — отпечаток на лицо. И помните — сыновья и сама мать начинают хохотать. И ведь какая точная деталь: вот бурильщики, когда нефть находят — все мажутся ею, и так празднуют открытие. И здесь — радость от единения семьи.
Я потом спрашиваю: «Нонна, как это тебе в голову пришло?» — «Не знаю», — говорит. Вот это как раз то состояние у нее аффекта, когда приходит это зерно. Так же, как и в «Простой истории» — это ж так сыграть, как они с Ульяновым: на грани...
— Какие образы ей приходили в голову?
— Да разные. Она говорит: «Вот “Чайка”... Помнишь, был спектакль?» Не могу повторить ее слова — матом немножко...
Так вот, они (герои) сидят и впустую говорят, говорят, от скуки не знают, что делать... И зрителю тоже скучно. Не так надо ставить эту пьесу. Что все такие серьезные, с надрывом? Полегче нужно, с юмором, с иронией, играючи...
Очень ей нравились социальные клипы Дениса Евстигнеева. (Напомним, в одном из них Нонна Мордюкова и ее подруга актриса Римма Маркова сыграли путейцев-шпалоукладчиц. Эта трехминутная роль — настоящий шедевр актрисы. — Авт.)
Она сожалела, что закрыли этот проект. Говорила: «Ох, Денис, ох, прогадал! Надо было прямо клип за клипом, клип за клипом снимать! Что они, темы найти не могут, что ли? Да вот: одна бабка (Римка): “Все Хуссейна не могут найти!” А я ей говорю: “Как не могут, говорят, он в Ростове-на-Дону ботинки чистит!”»
Или еще: собираются на квартире три бабки: одна — в коляске — Римка, другая — с палочкой — я (она тогда действительно с палочкой ходила), а третья — Светка Светличная — еще очень даже ничего!..
Я говорю: «Нон, по-моему, такие сюжеты уже были». Она: «Да они всю жизнь были и будут! И тут обязательно — роман! Я без романа не могу! Обязательно: песни, гитара, роман, и молодежь к нам заходит»... Она же в душе молодая была.
— А кого на роль героя-любовника?
— Про это она не говорила. Да шутила она!
— Но кого-то из мужчин-актеров выделяла?
— Как актеров очень высоко ценила Олега Меньшикова, Владимира Машкова, Евгения Миронова. Очень нравился Александр Домогаров — сильный артист.
— И красивый мужчина.
— Нонна тоже так считала. Но ценила она, прежде всего, не внешность, а талант. Это у нас от мамы шло. Вот знаешь, почему Слава Тихонов говорил, что фильм «Дело было в Пенькове» посвящен нашей маме Ирине Петровне? А дело в том, что он боялся, что его не утвердят на роль Матвея. Он по типажу не проходил. Тогда были другие стандарты. Деревенский парень должен быть с таким простоватым обаятельным лицом — вроде Николая Рыбникова. А Слава — красавец, аристократ.
Все говорили: таких в деревне не бывает. А мама его успокаивала: «Славочка, а ты знаешь, какие на Кубани трактористы! И конюхи! Картинки, а не ребята. Не бойся, не слушай никого, чушь это все — типаж — не типаж! Главное — хорошо делать свое дело!»
— Как хорошо, что Нонна Викторовна незадолго перед смертью помирилась с Вячеславом Васильевичем. Мне кажется, она сбросила камень с души.
— Конечно! Мы, говорит, не виноваты, что такой неудачной наша семейная жизнь получилась, слишком рано, неосознанно поженились. Она говорит: «Вот позвонила Славе и успокоилась...»
— А правда, что Нонна Викторовна буквально до последних дней своей жизни ждала звонков от сценаристов и режиссеров?
— Правда! Прихожу к ней в больницу, а она: «Никто мне домой не звонил?» Я говорю: «Пока нет — пишут». А она так серьезно: «Кто пишет?» А я быстро переведу разговор на другую тему.
— Выходит, не наигралась.
— Нет, не наигралась...
«Комсомольская правда», 25 ноября 2008 г.
12. «...Из ада, точно воробышек, вылетает на сцену образ»
Уже после похорон, разбирая архивы великой актрисы, любезно предоставленные Натальей Викторовной, мы обнаружили большое количество записей, похожих на дневниковые. Это разрозненные листки, иногда без начала и конца, часто даже без дат. Свои мысли она фиксировала и на клочках бумаги, и на полях газетных вырезок...
Сегодня эти записи и документы, собранные вместе, дают нам возможность хотя бы краешком глаза заглянуть в духовный мир великой актрисы, а может быть, и узнать, что чувствовала Нонна Викторовна, готовясь к съемкам, о чем думала в светлые, драматичные и мучительные моменты своей жизни...
«Болеть малярией было интересно»
«...А как болели мы — то это интересно. Однажды — я же в третьем классе училась в поселке Горячий Ключ под Краснодаром — стало меня на солнышко тянуть. Понежусь на солнышке, потом ледяным покрывалом меня накрывает — я в хату. Начинает бить (озноб) — сто одежек на меня. В это время открывается в печке духовка, и там дедушки — не больше карандаша — начинают ходить. Бред...
На следующий день меня опять тянет в волшебный мир тепла от солнца. Сяду где-нибудь за хатой, ни ветерка, стена хаты, нагретая солнышком, прижимает своим теплом к земле. Ложусь в блаженстве неописуемом...
Тетя Еля (родственница Мордюковых. — Авт.) заглядывает за хату:
— Ты опять разлеглась, а ну пошли в хату! Цэ, наверное, малярия...
Иду в хату, ложусь. А меня трусит до боли в кишках. И дедушки в духовке опять ходят и смотрят на меня...
А уж когда в третий раз я виновато отыскала луч солнца, меня ругали. Говорили, оно вызывает болезнь...»
«С секретарем Ленина мы заслоняли Брежнева»
«...— Вы кто?
— Мордюкова Нонна. Читать как Ноябрина.
Впустили. Там меня под руку взял человек и ввел в безымянный зал наподобие уменьшенного Георгиевского. Я села за стол с зеленым сукном, напротив бутылка «Боржоми». Сижу — никого. Поглядываю на бумаги: «Прошу слова», «Слушали», «Постановили»...
Тут пошли по ковру. Группа незнакомых людей. (Видимо, члены Политбюро ЦК КПСС. — Авт.) Сели.
