закручивали...
— При Ельцине так не робели. Что приснится — в газету несешь. А сейчас...
— И сейчас неси.
— Не могу. Какой-то цензор появляется, Виктор Степанович... Внутренний. Вот у меня.
— А, внутренний? О, наконец-то!
— Что ж хорошего?
— А что плохого? Потому что уж такая разнузданность была. Что сразу пустились в демократию!
— Но это же вы с Ельциным сидели и демократию разводили.
— Да. Ну и что? Сами-то мы не позволяли себе этого — ни Ельцин, ни Черномырдин. Вы от нас чего- нибудь слышали? Похабщину или чего-нибудь такое? Недозволенное, чтобы всем вам было стыдно за нас? Нет!
— Борис Николаевич перед оркестром палочкой махал...
— Ну так это шутка! Ну, о-е-ей!
— Раньше, когда писал о Ельцине и Черномырдине, за словом в карман не лез. А сейчас если власти кто-то насолил — она спуску не дает. Может придраться к любому СМИ, как к тому телеграфному столбу.
— А я так понимаю, что именно власть стала, как тот телеграфный столб, к которому цепляются и по делу, и не по делу. Некоторые думают, что правительство — это тот орган, к которому каждый может прикоснуться определенным местом. Ошибаются!
Мы сами себя когда-нибудь научимся уважать? Страну опустили в моральном плане! Вот скажи... Опять чуть отвлекусь. Я был в командировке три дня, в Женеве. Смотрел телевидение. Там разные каналы — и швейцарские, и итальянские... И ни одного боевика! Крови нет на экране. Меня поразило: сколько ни переключал — крови нет! Может, ты объяснишь, почему у нас на всех каналах — кровь?
— Это вы с Ельциным...
— Минуточку, я закончу. Я-то понимаю, что за этим стоит. Зачастую неумение и нежелание работать!
— Это вы не научили телевизионщиков работать, не создали им условия.
— Не успел, жалею об этом...
— Ясно...
— Что тебе ясно?
— Раньше Черномырдин был ярым ельцинистом, а теперь стал ярым путинцем и медведевцем.
— За что я должен президента и премьера полоскать? За то, что они порядок в стране наводят? А мы все должны не из-за угла наблюдать — ошибутся или не ошибутся? А вовремя и по возможности впрягаться и тащить этот воз. Или я не прав?
— А приватизация, которую сейчас матерят, при Черномырдине начиналась.
— Правильно. Начиналась. А как вы хотели? Не было бы приватизации, не было бы рыночных отношений, не было бы экономики. Чего неправильно? У вас газета сейчас чья?
— Частная.
— А не было бы приватизации, вы бы так и сидели, от ЦК комсомола зависели. А где сейчас этот ЦК, чтобы вам диктовать?
— Вам не кажется, что сейчас власть пытается что-то поменять из того, что наворотили Ельцин с Черномырдиным?
— Нет. Абсолютно. То, что, как ты говоришь, закручивают гайки, чтобы была дисциплина, порядок, аккуратность, это надо приветствовать. Вот говорят про банкротство. В чем суть? Это оздоровление предприятий. А его сейчас превращают в инструмент для перераспределения. Чтобы обанкротить и потом прихватить. Уже нашли лазейку. Вот власть этого не хочет. Часто, может быть, и употребляет, и предупреждает, что так нельзя.
— А вообще, у России получится как лучше или будет как всегда?
— Нет. Получится. Именно получится. Все идет к тому.
— Какие признаки?
— А наоборот, нет признаков, чтобы не получилось.
— Вы же видите: сильно-то не улучшается!
— Но сильно и не ухудшается. Но так же не бывает. Ни с того ни с сего не берется. Не все получается. Не везде руководители умеют. Давайте будем немножко терпеливыми. Я не за то, чтобы в ладоши хлопать. Но ни в коем случае нельзя себя хаять и пеплом посыпать постоянно свою голову. Но надо больше говорить, а что получается, где мы преуспеваем... А мы все больше о негативе. А еще хотим как лучше...
Как-то я летел в Москву из Оренбурга вместе с Виктором Черномырдиным и знаменитым музыкантом Мстиславом Ростроповичем. Спецрейсом. Стюардессы-официантки накрыли стол, на котором громоздились бутылки заморских вин. Премьер и виолончелист наливали их в фужеры, пригубляли, но как-то очень уж нехотя...
Дабы скрасить своим великим землякам дальнюю дорогу, я вставил в диктофон кассету с записями песен оренбургского барда Александра Аверьянова. Когда Саня начал петь про «Сиреневый Оренбург», Ростропович заплакал. Военное детство он провел в этом городе. За компанию прослезился и Черномырдин.
— Витя, извини, а что за гадость мы пьем? — интеллигентно поинтересовался виолончелист у премьера.
Тот среагировал мгновенно и потребовал принести чего-нибудь покрепче, желательно из оренбургской пшеницы.
Принесли. Раскупорили. Разлили. Опрокинули.
Черномырдин крякнул и философски заметил:
— Лучше водки хуже нет!
— Восхитительно! — сказал Ростропович.
8. «У нас где-то вот тут рядом сидит элемент паники»
Когда на Россию обрушился глобальный финансовый кризис, я дважды летал к Черномырдину в Киев, чтобы заполучить «рецепты выживаемости» и поделиться ими со своими читателями. Заряд ироничного отношения ко всему происходящему я тогда получил хороший...
Разговор в ноябре 2008-го.
— Прямо первый раз со мной такое...
— Саша, что с тобой? Лица на тебе нет.
— Даже и не знаю, как быть: то ли доллары покупать, то ли рубли...
— А что, в России скупают доллары?
— Да. Я хотел спросить, Виктор Степанович, надо — не надо?
— Я бы не стал никогда... А у тебя, значит, доллары есть?
— Есть чуть-чуть. Вот взял в редакции на командировку — двести пятьдесят баксов...
— Ну и правильно, переводи в рубли.
— А вдруг девальвация?
— Да не будет никакой девальвации! Рубль надежнее. Я еще не знаю, что с долларом будет.
— А вы сами-то как выходите из положения?
— Да никак. У меня нет таких капиталов, как у тебя. Нет долларов — нет проблемы.
— А-а-а... Почему весь мир снижает ставку рефинансирования, а мы подняли?
— Правильно, что подняли. А намного?
— Нет, на полпроцента — до двенадцати. Но сам факт...
