видели. Зависть...
Еще о Шукшине и Штирлице
— ...Вася Шукшин был такой характерный. Пел русские песни — головой мотал...
А отношения у нас складывались — как пинг-понг: он мне слово — я ему второе. Друг дружку понимали — один и тот же юмор, одно и то же горе... Уже вроде бы пора обняться, а мы все нет... Я замуж выходила оттого, что забеременела раньше времени: аборт там делать или что? Сначала со Славкой любили друг друга — потом по-другому пошло... Ну на разной волне мы были...
А тут любовь пришла настоящая... Рванула бы я тогда — все было бы по-другому...
Но как? Чем меньше женщина понимает своего мужа, чем труднее ей ложиться с ним в кровать, тем она больше себя виноватой чувствует, что она его не любит. Боже сохрани ему это показать! Ну и, короче говоря, не завершился ничем этот роман с Шукшиным.
Повода не давала
— Это у меня будет отдельная тема в книге, называется «Же ву зем». По-французски — «я люблю вас». Это Пьер Безухов сказал Элен. А потому по-французски, что он не любил ее. И еле выдавил: «Же ву зем».
А вот режиссер Сергей Бондарчук с удовольствием мог бы мне это сказать: он меня как актрису любил...
Я цепляю вопрос о том, как жены — я найду дозу — талантливых мужей, будучи тоже актрисами, всегда ревновали ко мне мужей. Что я обладаю этим умением вскочить на тот самый мостик, на который им слабо вскочить.
— И кто войдет в эту вашу главку?
— Кто войдет? И Скобцева, и Ларионова...
— Вы пишете о том, как они ревновали?
— Как трудно было общаться. Хотелось им угодить или добрым словом, или поставить чашку чая, или что-нибудь такое... Как правило: хороший крепкий режиссер — мы сразу понимаем друг друга, и всегда это на линии греха. Выше искусства ничего нет.
— Никита Михалков при каждом удобном случае говорит, что обожает актрису Мордюкову.
— Я его как режиссера и человека тоже обожаю. Я у них с Таней всех детей перенянчила... А по- другому — никогда не было никаких намеков. Никита вообще из другого века...
— Сцены не устраивали жены?
— Нет. Вот одна хотела, а не за что...
«Нужно быть адвокатом своей роли»
— Что бы вы принципиально не стали играть? Например, роль бандитки.
— Когда читаю сценарий, уже есть отторжение или нет отторжения. Даже, играя бандитку, ищешь яростно оправдание ей, чтобы она все равно имела что-то положительное. А просто бандитку играть, чтобы она людей вешала, — это неинтересно. Это не моя стихия. Это не искусство. Патология.
Когда у нас актер играет Гитлера, он через себя по каждому капилляру пропустит. Все слабые черты Гитлера, все сделает своим, репетирует походку, все сделает. Обязательно нужно быть адвокатом своей роли, иначе ты ее не сыграешь. А некоторые от азарта, от профессии берут материал с большим любопытством. Это же интересно. Самая трудная роль по вживанию, по пропусканию...
— Насколько образ, который складывается у зрителей, соответствует вашему истинному характеру? На экране сильная, боевая женщина. А в жизни?
— У всех складывается такое мнение, что я силач по жизни. Я с ними соглашаюсь, глядя в зеркало, да, я не могу играть Дюймовочку. Внешние данные — начало начал.
— А на самом деле плакать в жизни приходилось?
— Плачу, как все плачут. Маму вспомнишь — слеза вот здесь. Вот на кладбище пойду к сыну... Я хожу свободно. Мы с сестрой — там муж ее похоронен. Там и для меня место есть.
— Ой, не торопитесь.
— Я не тороплюсь, но место есть, волноваться не надо... Плачу, как все, — одинаково. Мы две сестры — она художник (про Наталью Викторовну. — Авт.), а я актриса. Она заплачет нескоро. А у меня здесь искра. Она более мужественная. А я терпеливая, но не мужественная.
«Комсомольская правда», 8 и 10 июля 2008 г.
8. Памятник Актрисе хотели поставить при жизни...
Летом 2008 года в семье Нонны Викторовны обсуждали инициативу земляков-кубанцев: установить на ее малой родине, в Ейске, скульптурный портрет актрисы. Место ейчане выбрали подобающее — на площади Киноискусства у кинотеатра, где, кстати, уже есть монумент еще одному именитому земляку — выдающемуся кинорежиссеру и актеру Сергею Бондарчуку. Установить скульптуру собирались 16 августа — в день города. Создание монумента доверили молодой художнице Ирине Макаровой, которая вылепила и памятник Бондарчуку.
Мы встретились с Ириной, когда работа над скульптурой шла полным ходом. Актриса была изображена присевшей на крылечко рядом с корзиной абрикосов босой крестьянкой, вольной красавицей с царственным взглядом.
Нонна Викторовна была уже в курсе этих задумок — ей показывали эскиз (еще весной земляки навестили Нонну Викторовну, Ирина тоже приходила):
— Сначала, правда, меня это насторожило. Как же это я в бронзе-то вся буду? Не приучена к такому. Я не алчно к этому отношусь — к возвеличиванию. Но мне сказали, что я буду у кинотеатра стоять. И все зрители будут ко мне приходить, а я буду их встречать. Вот, согласилась...
— А как вам сама скульптура-то?
— Хорошая... Хотя я не отношу себя к знатокам в этой области. Все это лестно очень, чего там говорить... Я благодарна всем.
Мы всячески избегали слова «памятник». А Мордюкова — нет.
— А я как-то и не переживаю, что у меня не было памятника. Никогда не было такого желания. Но коль уж задумали — пусть будет. Только я хотела бы — вот когда его поставят, чтобы мимо меня проходили люди с высоко поднятой головой.
— Как у вас настроение?
— Ничего, нормальное.
— Чем сейчас занимаетесь?
— Вот слушаю записи Дмитрия Хворостовского, которые мне прислала «Комсомолка». Ой, вот это подарок! Спасибо.
«Комсомольская правда», 28 июня 2008 г.
* * *
