операцию во время войны он решиться не мог. «Эврика!» — взревел бедняга, приплясывая от радости. Когда он успокоился, я спросил его на польский манер: «А что так?» Он «ответствовал» незамедлительно: «Ты подумай, Стась, — я у пяти докторов лечился, они давали мне свечи, советовали оперироваться, и ни один не сказал мне того, что я сам сегодня открыл». (Было это в апреле 1918 г.) «Вправить вишенки — вот тайна всего. То, что я раньше проделывал седлом в течение часа, сегодня сделал пальцем в две минуты». (Конечно, я не поручусь за дословную передачу разговора — однако он так застрял у меня в памяти, что, пожалуй, возможны лишь небольшие отклонения от подлинного текста.) «Всегда смазываю маслом до, моюсь холодной водой после, но мне никогда не приходило в голову запихнуть все пальцем. И вот сегодня, почти непроизвольно, ведомый каким-то таинственным предчувствием, я попробовал. И, о чудо! — все влезло на место, у меня ничего не болит, и никакая операция мне пока ни к чему. Послезавтра еду на фронт, и мне все нипочем. Если погибну, то счастливым». И он опять пустился в пляс, напевая известную песенку:
«И почему Ростопчин не знал об этом методе?» — добавил он через минуту, так как был весьма сведущ в истории. Я рекомендовал систему Ксаверия нескольким своим знакомым, и все они были просто в восторге. Сегодня, я слыхал, эту страшную хворь («samaja niepoeticzeskaja bolezn» — как говаривал какой-то русский литератор) лечат уколами. Но тем, кто пока не отваживается на операцию или не может себе позволить уколы, я рекомендую систему бедного, блаженной памяти Ксаверия.
V. О так называемой «спеси»
Бой первым обратил внимание на характерный для нас, поляков, факт ничем не оправданной так называемой «спеси» у некоторых индивидов. Вот, к примеру, Дзедзерский, шляхтич в лучшем случае средненький: есть у него кой-какие деньжата, он может приодеться, худо-бедно обучен манерам. Он даже «породнен» с высокой шляхтой — кто-то из сфер действительно высоких когда-то в приступе безумия совершил мезальянс и женился на некой Дзедзерской. И вдруг этакий господин начинает «бывать» в свете и прет все выше и выше. Бог с ним, ежели «бывать» ему в удовольствие — лично для меня «бывать» было бы пыткой невыносимой. Но чем больше он «бывает», тем больше кичится. С презрением смотрит на шляхтичей, равных ему, и даже на тех, кто породистей, чем он, манеры у него все изящней, зато в голове все более пусто, а через некоторое время он уже верит, будто он — настоящий аристократ, еще минута — и он уже снисходительно поглядывает на меньших графов: Любомирские и Сангушки ему не чета, он возмечтал о браке с какой-нибудь девицей из Габсбургов (ведь все возможно), и неожиданно мы видим: Дзедзерский — и в п р я м ь аристократ. Он ведет свой род от некоего пра-Дзедзера, со времен еще до короля Мешко, плетет несусветную чушь о своих предках, и — что самое удивительное — все настоящие господа ему верят и относятся к нему, хотя бы внешне, как к равному. Может, кто иногда и усмехнется в усы или, если таковых у него нет, просто по старопольскому обычаю прыснет в кулак, но в целом у Дзедзерского впечатление, что он среди шляхты — величина, а ему только того и надо. Я иногда люблю настоящих аристократов: я не сноб — на этот счет имеется разве что un petit bout de soupcon[87], как, впрочем, насчет всякого бесперого двуногого — но в истинно великих господах есть нечто симпатичное, нечто палеонтологическое — этого в коротком очерке адекватно не выразить. Как бы там ни было, когда-то они что-то значили и как таковые имеют неоспоримо иной оттенок, нежели те, чьи предки никогда ничем не были, кроме как землицей, на которой произрастали те цветочки. Невозможно отказать аристократии в определенных специфических свойствах, это было бы преувеличением и несправедливостью. Ведь не скажешь, что любая дворняжка — то же, что очень породистая такса или сенбернар, точно так же невозможно утверждать, что какой-нибудь князь и Чюмпала — это одно и то же. Речь лишь о том — коль скоро уж мы оказались в сфере столь несущественных проблем, — чтобы всякая дворняжка не выдавала себя за по-настоящему породистую зверюгу. Замечания эти могут показаться кому-нибудь несвоевременными. Неправда. Именно теперь, когда у нас республика и официально отменены титулы и привилегии, многих, даже тех, кто прежде подобными глупостями не интересовался, охватило какое-то беспокойство о своей родословной. Есть люди, которые шикарно живут за счет одного только подтверждения титулов, изготовления дворянских дипломов и дотягивания генеалогии до самых дальних пределов возможного, то есть до упора. Поэтому именно теперь желательно было бы иерархизировать всю аристократию и не дать Дзедзерским и иже с ними дальнейшей возможности чваниться, что для некоторых временами очень неприятно. Лично меня это не касается — я не «бываю», но для иных это проблема довольно-таки жгучая. Почему за границей этого, похоже, нет совершенно? Там всякий распускает хвост лишь настолько, насколько имеет право, и амба. Он свое отчванится, другой — если пожелает — воздаст ему надлежащие в данном случае почести, а потом они могут свободно беседовать, о чем захотят. Здесь же, у нас, чванятся беспрерывно, постоянно поддерживают свой авторитет при помощи особых улыбок, недоговорок, подергиваний лица и т. п. Сколько энергии на это уходит — страшно подумать. Говорят, Сен- Симон потратил полжизни на то, чтоб доказать, что он «дюк» рангом на одну ступень выше, чем принц де Люксембург, и со своей точки зрения он был прав, что за это боролся. Удалось ему добиться своего или нет, не знаю. Но, во всяком случае, там и тогда это было уместно. Существовали какие-то критерии, на основании которых можно было доказать, что ты в этом смысле выше или ниже. У нас же царит хаос. Пусть соберется какой-нибудь Великий Геральдический Совет, пускай потрудятся, выстроят иерархию согласно происхождению и родству, издадут соответствующие пышные альманахи (они заработают на этом идиотизме колоссальные суммы) и пусть наконец обуздают чванство. Некто входит и говорит: «Серия А, раздел второй, номер три», — все встают, кланяются, и вот уже с этим покончено. Но только не эти постоянные ухищрения, направленные на то, чтобы возвыситься, не эти вечные прыжки выше головы, дабы доказать другим и самому поверить, что ты не тот, кто есть, а нечто гораздо лучшее — и притом в таком измерении! Стыдно!
VI. Немного рецептов, и на этом конец
В завершение хочу обнародовать несколько рецептов, оказавших мне и моим знакомым неоценимые услуги.
Итак, когда у меня были артретические боли в плече, покойный д-р Яновский из Варшавы прописал мне следующую мазь, которая оказалась замечательным средством против этого недомогания. Втирать три минуты комочек величиной с боб (обязательно) до полного впитывания.
Acidum salicyl. 10,0
Oleum Terebinth. 10,0
Vaselini 50,0
либо:
Ung. porci 40,0
Acid, salicyl. 12,0
Ol. Terebinth. 8,0
Extr. Belladon. 0,6
