незначительный и по ней так незаметно съезжают вниз, что человеку, еще не прерывавшему надолго прием отравы, может показаться, будто он имеет полную свободу бросить в любой момент. Он, впрочем, и вправду может это сделать — но на очень короткое время, пребывая в иллюзии, что если б захотел, то выдержал бы и дольше, и не зная, что тут все дело именно во времени. А он откладывает отказ от наркотика: мол час еще не пробил, пока это ему не так уж вредно и вообще он как раз должен сделать нечто, требующее особого стимула.
Так проходят месяцы, годы, десятки лет, невзирая на предостережения докторов и голос даймониона. У каждого свой наркотик, который для него опасней других. Один уже после нескольких сигарет, несмотря на неизбежные первоначальные страдания, становится злостным курильщиком, а прием кокаина или морфия в течение целого периода переносит без привыкания, другой уже после первого шприца морфия жить не может без белого яда, зато курит лишь спорадически, время от времени после еды, к зависти тех несчастных, которые любят покурить, но не могут при этом не травануться.
Что до классификации наркотиков, то, отвлекаясь от опасностей, специфических для каждого из них, они в принципе делятся, по-моему, на два рода: а) социальные, на вид менее опасные, и б) асоциальные — те, что официально прокляты и осуждены, а их употребление и распространение наказуемо. Я отнюдь не беру под защиту второй вид, к которому принадлежат все белые яды высшего порядка, к коим несправедливо причисляют и п е й о т л ь, а только утверждаю, что вопреки довольно интенсивной антиалкогольной (и даже антиникотиновой) кампании никто до конца не отдает себе отчета во вреде этих двух злейших врагов человечества.
Метод, которым я воспользуюсь, чтобы отбить у пьяниц и курильщиков охоту к их любимым отравам, будет чисто психологическим, и в этом его новизна. К тому же никто, кажется, до сих пор не обратил внимания на социальные качества наркотиков и на странный с виду, если не парадоксальный факт: одни пороки государство карает тюрьмой, а другие поощряет, извлекая из этого серьезный доход. Разгадка кроется, по-видимому, в социальности одних и асоциальности других, причем вред от социальных отрав менее очевиден, чем от асоциальных, вредоносность которых больше бросается в глаза.
Всякий человек, хоть и в разной степени, а также, смею утверждать, вообще всякое живое создание непосредственно ощущает «метафизическую ненасытимость», как я называю более или менее пропитанную понятийностью чувственную переработку первичного, основополагающего факта: единства нашей личности. Чувство это — основа, более или менее осознанная, всех наших состояний и переживаний, а иногда оно выступает на смешанном фоне иных психических качеств как таковое, в чистом виде.
Наша личность нам непосредственно дана в своем единстве, т. е. мы ее осознаем и знаем о ней не благодаря каким-то мыслительным процессам, не через посредство понятий, но прямо, некоторым образом, не поддающимся точному описанию, а именно — так же, как воспринимаем цвета, звуки, запахи, ощущения внутренних органов и мускульные ощущения (короче — различные «качества» и их комплексы), которые эту личность наполняют. Ведь чувства, как и мыслительные процессы, как и предметы внешнего мира, в конечном счете могут быть сведены к следствиям таких качеств.
В ощущении единства личности, ее протяженности и тождества во времени мы противостоим всему, что ею не является, то есть — всему миру, который в первом приближении, для здравого смысла, распадается на: сущности, подобные нам, прочие живые создания и мир мертвой материи. Эту «мертвую материю» физика представляет нам как движения определенных протяженностей: зарядов энергии, волновых импульсов или иных фиктивных сущностей, в пределе сводя все к механической картине, в которой сознанию места быть не может. Даже наше тело физика включает в систему своих фикций — разумеется, в приближении, ибо в действительности живые существа ускользают от абсолютной причинности. Наша так называемая «духовная» личность составляет целое с нашим телом, и даже можно сказать — примитивная личность есть попросту осознание себя единицей плоти, как это несомненно имеет место у низших созданий. Лишь на более высоком уровне развития от сознания телесности отделяется то, что мы называем психической жизнью. Так вот, единство личности на фоне бесконечного бытия вокруг нас вызывает специфическое состояние тревоги, которое ведет ко всем действиям, связанным с сохранением индивида и вида.
Только в качестве индивидов, наделенных единством личности, пускай самым рудиментарным (начиная с клеток, составляющих растение или Единичное Бытие высших существ, вплоть до тех, что наделены развитым центральным аппаратом, усиливающим их сознание единства), живые создания могут выполнять свои жизненные задачи: дышать, питаться, размножаться, далее — неограниченно развиваться, усложняться и создавать общественные организации, сверхорганизмы (как, например, муравьи, пчелы и мы). Неиндивидуальное бытие абсолютно невообразимо, это нонсенс, который невозможно представить. На низших стадиях развития метафизическая тревога просто воплощается в определенные функции индивида, но как таковая, безусловно, не осознается (несмотря на необходимость предположить хотя бы минимальное единство личности даже у низших существ), а на высших уровнях высвобождается в чистом виде, становясь исходной точкой для религиозного, философского и художественного творчества.
Однако в нынешний период стремительного обобществления человечества как раз этот признак становится общественно-излишним. Метафизическая тревога мешает механизирующимся людям автоматически исполнять функции. Алкоголь в малых и никотин в минимальных дозах, кроме краткого периода, когда они возбуждают эту тревогу, обладают способностью ее подавлять, и в этом причина того, что они не только не запрещены, но и опосредованно пропагандируются. Они определенным образом усыпляют, умиротворяют «граждан» и на коротких дистанциях оказываются фактором социально позитивным с точки зрения четкости действий несамостоятельных деталей сложной машины.
Конечно, только те, кто очень близорук и все рассчитывает лишь на ближайшую перспективу, могут не видеть роковых последствий такого положения дел для будущих поколений и для развития человечества в целом.
Совершенно иначе действуют яды высшей марки: невероятно усилив личность на краткий срок, они резко отсекают человека от общества, а затем внезапно его уничтожают.
В дальнейшем я, опираясь на психологический метод, продемонстрирую эти свойства на примере отдельных ядов.
2. Никотин
Если уж говорить о наркотиках, то, по-моему, худшее бедствие для человечества — не алкоголь, а никотин (не считая так называемых «белых ядов», которым подчиняются только личности, уже и без того, пожалуй, малоценные). Двадцать восемь лет своей жизни я мог бы назвать безрезультатной, но весьма поучительной борьбой с этим чудовищем, рядящимся в личину мягкой утешительницы.
Я никогда не сдался никотину окончательно, поскольку с самого начала время от времени бросал курить на периоды от трех до двадцати дней и, по сути дела, каждый год месяцев по шесть был свободен от отравления. Так я мог точно контролировать разницу между состояниями «К» и «НК». Сейчас я не курю вот уже почти полгода и должен заметить, что, помимо известной временной скуки, которую прежде я преодолевал с помощью «popojki» и последующего периода «НК» и с которой теперь справляюсь чисто интеллектуально, состояние «НК», безусловно, выше, чем состояние «К».
Четыре мнимые напасти: а) повышенный аппетит и как следствие — ожирение, б) бессонница, в) кашель и — наиболее ощутимая — г) пониженная производительность труда, прежде всего умственного, а иногда и физического, — легко устранимы в долгие, от двух месяцев и более, периоды некурения. По большей части (за исключением, конечно, кашля, который также через какое-то время совершенно проходит) они вызваны известной ложной психической установкой: «Я отказываюсь от такой необходимой с виду вещи, как курение, поэтому могу себе позволить все прочее: буду жрать как свинья, толстеть, сидеть без движения, страдать из-за этого бессонницей, но ни к чему не стану себя принуждать» — вот подсознательная программа человека, бросающего курить. Вместо того, чтобы, пользуясь улучшением самочувствия, утроить усилия для активизации нормальной деятельности, абстинент их уменьшает, тем самым якобы компенсируя в значительной степени мнимый, как я уверен, дискомфорт, вызванный отказом
