– Как только цены поднимутся. Я видел, что ты ехал верхом; ты умеешь ездить?
– Умею ли ездить? Сам знаешь.
– Ну, это еще не Бог весть какая премудрость, и я ездил много раз, – сказал Юлий.– Нет, а все же еще повторю тебе, что не мешало бы тебе написать мне, – заключил он, запирая сарай.
– Ты все равно не мог бы прочесть. А писать печатными буквами мне было некогда.
Юлию вовсе не понравилось такое замечание, но он быстро нашелся:
– Что касается чтения и письма, так за помощью мне недалеко ходить. Что ды думаешь о Ларсе?
Виллац молчал.
– Он мой родной брат и, может, знает больше, чем мы оба с тобой. Да, тебе далеко до него.
– Посмотрю, найдется ли у меня время, чтобы писать тебе зимой, – сказал Виллац покорно.
Юлий вынул из кармана панталон длинную пачку жевательного табака и предложил Виллацу.
– Нет, благодарю.
– Не жуешь?
– Нет.
– Да, собственно, и не стоит. Но мне надо привыкнуть к табаку, если я поеду на Лофоденские. Если не жевать, так будешь болеть морской болезнью. Хорошо, что ты не болеешь!
– Ведь ты говорил, что собираешься в море?
– А что касается верховой езды, так и Ларс насмотрелся на нее в семинарии.
Там была деревянная кобыла для езды, потому что живая лошадь не выдержала бы.
– Кобыла? А у меня живая лошадь, – сказал Виллац.
– Да ведь она не твоя.
– Не моя? А ты почему знаешь? Это моя собственная лошадь.
– Не верю, – ответил Юлий коротко и сплевывает. Виллац вспыхнул от досады.
– Ты дурак!
У Юлия опять вытянулось лицо, и он предотвратил бурю молчанием. Наконец он сказал:
– Да, теперь Ларс скоро будет пастором. Он поступает домашним учителем к господину Хольменгро. Видел ты его Марианну и его Феликса?
– Нет, – ответил Виллац коротко. Он еще продолжал сердиться.
– Ты видел их; они были на пристани, когда ты приехал. Они не умеют говорить, знают только несколько слов, а болтают только по-испански. Про них рассказывают будто они язычники, но Ларс говорит, что это ложь.
– Как поживает Готфрид? – спросил Виллац.
– Готфрид? По правде сказать, ничего не знаю о нем. Виллац, у тебя нет ничего в карманах, что ты мог бы продать мне?
– Нет.
– Трубки… складного ножа или чего-нибудь в этом роде? Виллац вынул из жилетного кармана перочинный ножичек с перламутровым черенком. Юлий рассмотрел его и спросил:
– Ты продашь его?
– Нет. Ради чего? – ответил Виллац.
– Что ты заплатил за него?
– Мне его подарили.
– У меня есть четыре шиллинга, отдашь мне ножик за них?
– Нет.
– Ну, все равно, дам тебе шесть шиллингов наличными, остальное сеном.
– Я не продаю ножа, – ответил Виллац и спрятал ножичек в карман.
Он пошел вперед. Нет, Юлий вовсе не так занимателен, как был прежде; он даже не годится в товарищи, он стал воображать себя взрослым и просто противен. Вот он опять сплюнул, как грубо!
– Куда ты идешь? К Готфриду? – спросил Юлий.
– Да, я подумываю о том.
– Если хочешь послушаться моего совета, не заводи знакомства с Готфридом. Я с ним не в ладах.
– Почему?
– Он такой вороватый. «Он ворует, как конь бежит к старому лесу», – так говорится в пословице. У меня пропадала одна вещь за другой. После четвертой пропажи я пошел к нему…
– Пошел к нему?
