правительство не дозволяет гражданам законно собираться и устраивать митинги, как это существует во всех цивилизованных странах, а потому по их мнению естественно, что граждане собираются в высших учебных заведениях для этой потребности. Разрешите устраивать митинги в других местах, говорили профессора, мы тогда будем в состоянии оградить университеты от посторонней публики. Студенты почти всех высших учебных заведений на сходках провозгласили, что они прекращают 'забастовку', но не для того, чтобы заниматься науками, а для того чтобы использовать 'автономно' для революционных целей. Профессора, в руки коих, после указа об автономии, всецело перешли высшие учебные заведения, на указание правительства, что митинги, происходящие в сих заведениях, не допустимы, все таки повторяли, что, конечно, это беспорядок, но что они с своей стороны ничего сделать не могут к прекращению этого беспорядка, так как это происходит от того, что нигде не дозволяется собираться для обсуждения всех волнующих общество вопросов; студенты заявляют, говорили профессора, что они считают своим долгом делиться с обществом тою привилегиею, которую только они одни из всех русских граждан получили. Университетское начальство настаивало, что единственное средство прекратить митинги в университетах это дозволить устраивать их вне высших учебных заведений.
Таким образом, указ об автономии университетов, последовавший в августе месяце, был первою брешью, через которую революция, созревавшая в подполье, выступила наружу. Вероятно, мысль о том, что устраивать безобразные митинги можно только посредством издания закона о собраниях, была принята правительством, так как по приезде моем в Петербург я получил приглашение председателя совещания (или совета) графа Сольского пожаловать на заседание совещания по вопросам об издании закона о собраниях. Явившись в заседание, я узнал, что закон уже проектирован совещанием и только обсуждались некоторые разногласия по этому закону. Я с своей стороны заявил, что в настоящее время едва ли закон в той ограничительной конструкции, в какой он был проектирован, может отвлечь публику от митингов в 487 высших учебных заведениях, так как митинги происходят при такой дикой свободе, что едва ли публика без строгого принуждения пожелает пользоваться новым весьма ограничительным законом; что во всяком случае, если хотели издавать указ о неопределенной автономии университетов, то следовало ранее издать сказанный закон. Через несколько дней закон был издан указом помимо Государственного Совета, но остался мертвою буквою, - митинги самые бурные и дикие продолжали производиться в залах учебных заведений и иногда в залах различных научных обществ (в Соляном городке - техническое общество, в Вольно-экономическом обществе). И это продолжалось до тех пор, пока не начались еще до 17-го октября забастовки и когда вследствие этих забастовок большинство высших учебных заведений закрылись.
Во время моего отсутствия, в Америке, возбудился также вопрос об единении министров, т. е. об образовании чего-то в роде кабинета министров. Вопрос этот также обсуждался в совещании графа Сольского; я застал его обсуждение в начале. За необходимость внести единство в действия министров высказались почти все члены совещания; против этой меры особенно ратовал министр финансов Коковцев. Так как по проекту предполагалось создать должность председателя (главу) министерства и так как Коковцев понимал, что он им не будет, то по узкому самолюбивому чувству, так свойственному этому мелкому человеку, он всячески старался похоронить проект об единстве министерства. Коковцева поддерживали и другие члены не в смысле отрицания общей идеи, а только по частностям, дабы уменьшить значение председателя (главы) кабинета, проводя ту мысль, что, будто бы, такая мера может умалить значение Императора в глазах народа. В конце концов, было решено создать совет министров взамен существовавшего по закону изданному в царствование Александра II совета, председателем коего был сам Император, и председательство в коем вопреки закону Государь Николай II передал графу Сольскому. Этот новый закон, выработанный и утвержденный Государем до 17 октября, в некоторой степени объединяет министерство, хотя как все, что выходило из совещаний графа Сольского, являло различные неопределенности и недосказанности, как результат компромиссов, которые так любил граф, дабы не утруждать Его Величество разногласиями. 488 Сольский назвал новое учреждение советом министров вместо кабинета, дабы избежать мысли о западных конституциях. Первым председателем совета был назначен я, а так как ранее также существовал совет, то затем все, что делал прежний совет ранее, так, например, Булыгинский закон о думе, также приписывался мне.
До сих пор большинство публики не делает различия между прежним советом, который иногда годами не собирался, и теперешним, созданным в начале октября 1905 года, за несколько дней до 17 октября.
Я имею основание думать, что создание нового совета министров и уничтожению старого отчасти способствовало то, что граф Сольский, видя, что волнения все растут и растут и буря неизбежна, пожелал спрятаться и уйти от ответственной роли председателя совета вместо Государя. Это и было понятно и извинительно, так как граф уже многие годы был совершенно болен, не мог ходить, и можно было только удивляться, как он решается на такую ответственную деятельность, которая вытекала из того, что он был и председателем Государственного Совета и председателем финансового комитета, и председателем совета вместо Государя и председателем всяких совещаний.
При его мягкости характера, полного болезненного состояния в последние годы, он, понятно, находился под сильным влиянием секретарей и делопроизводителей.
Вернувшись в Poccию, меня также поразила необузданность прессы при существовании самого реакционного цензурного устава.
Пресса начала разнуздываться еще со времени войны; по мере наших поражений на востоке, пресса все смелела и смелела. В последние же месяцы, еще до 17 октября, она совсем разнуздалась, и не только либеральная, но и консервативная. Вся пресса обратилась в революционную, в том или другом направлении, но с тождественным мотивом 'долой подлое и бездарное правительство, или бюрократию, или существующей режим, доведший Poccию до такого позора.' Петербургская пресса, дававшая, и по ныне, хотя в меньшей степени, дающая тон всей прессе России, совершенно эмансипировалась от цензуры и составила союз, обязавшийся не подчиняться цензурным требованиям. В этом союзе участвовали почти все газеты, и в том числе консервативные, а также 'Новое Время', которое затем забыло это обстоятельство и, когда вспыхнула революция, в 489 мое министерство подавленная, то оно, видя, что правительство одолело, первое начало кричать о слабости правительства и распущенности прессы. Когда газеты вышли в силу 'захватного права' из под цензуры, то от них сделалось известным публике, что в последний год образовался ряд союзов - союз инженеров, адвокатов, учителей, академический (профессоров), фармацевтов, крестьянский, железнодорожных служащих, техников, фабрикантов, рабочих и проч. и, наконец, союз союзов, объединивший многие из этих частных союзов. О решениях и действиях некоторых союзов, например, академического, газеты давали полные сведения, о других отрывчатые, а о некоторых только сообщалось, что такой то союз собирался там-то и принял важные решения и т. п.
Конечно, продолжал действовать и союз представителей земских и городских деятелей, с постоянно действующим бюро, в котором принимали участие столпы, так называемых, 'общественных деятелей, из которых многие ныне после прелести революции сделались правыми.
В этих союзах принимали живое участие Гучков, Львов, князь Голицын, Красовский, Шипов, Стаховичи, граф Гейден и проч. и проч. К этому союзу присоединились и тайные республиканцы, люди большого таланта пера и слова и наивные политики: Гессен, Милюков, Гредескул, Набоков, академик Шахматов и проч., и проч. Все эти союзы различных оттенков, различных стремлений были единодушны в поставленной задаче - свалить существующей режим, во что бы то ни стало, и для сего многие из этих союзов признали в своей тактике, что цель оправдывает средства, а потому для достижения поставленной цели не брезгали никакими приемами, в особенности же заведомою ложью, распускаемой в прессе. Пресса совсем изолгалась, и левая также, как правая; а когда вспыхнула революция и началась анархия, то правая пресса: 'Новое Время' (Суворин, Меньшиков), 'Русское Знамя' (Дубровин, Булацель), 'Московские Ведомости' (Грингмут, из еврейских ренегатов), 'Вече' (Иловайский и какой то каторжник Оловянников) и даже 'Киевлянин' (Пихно) и проч. в смысле небрезгания для преследуемых целей, распространять ложь, клевету, обман, пожалуй, превзошли левую прессу.
Правительство, т. е. Трепов, так как в сущности он был диктатор, на все эти явления не реагировал или реагировал не успешно. Вероятно, о многих союзах, их деятельности и 490 преследуемых ими целях, он не имел и надлежащих сведений. Железнодорожный союз, который затем привел железные дороги к забастовке, всячески защищал князь Хилков (это мне говорил Трепов), уверяя, что этот союз преследует чисто экономические и бытовые интересы железнодорожного персонала и не имеет антиправительственных стремлений.
