при Трепове (род диктаторства) Рачковский был снова призван занять выдающийся пост в департаменте полиции.
Так как Филиппу не удалось получить диплома во Франции, то вопреки всем законам, при военном министри Куропаткине, ему 247 дали доктора медицины от Петербургской военной медицинской академии и чин действительного статского советника. Все это без всяких оглашений. Святой Филипп пошел к военному портному и заказал себе военно-медицинскую форму. Императрицу Mapию Федоровну не мало смущали ночные сеансы с Филиппом, хотя они держались в секрете. Великий Князь Николай Николаевич и принц Лейхтенберский, второй и первый супруг черногорки № 2, на вопросы их друзей о Филиппе категорически отвечали, что во всяком случае, это святой человек. Понемногу около Филиппа образовалась немногочисленная секта своего рода иллюминатов. Насколько Филипп воздействовал на психоз Императрицы, а следовательно, и Царя, видно из следующего, достоверно мне известного факта.
Когда Император последний раз был во Франции, то во время смотра на площади перед атакой кавалерии вдруг заметили на середине площади человека. Стоявшие около Императрицы лица, обратив на cиe внимание Ее Величества, испугались, но Императрица, узнав в нем Филиппа, преспокойно заметила, что замеченный человек во всяком случае останется целым.
Филипп через несколько лет, еще до окончания войны, умер, но по уверению его поклонников, поднялся живым на небо, окончив на нашей планете свою миссию. Кажется, в особенности увлекался Филиппом Великий Князь Николай Николаевич, который вообще мистически тронут. Благодаря верчению столов и вызову духов он сошелся с купчихой Бурениной, с которой долго жил maritalement, а Буренина на этом, кажется, совсем помешалась. С тех пор он постоянно занимался шарлатанами мистицизма. Чтобы судить о его психологии, приведу такой разговор, который я с ним однажды имел.
Я познакомился с ним у его матери Великой Княгини Александры Петровны в Киеве, у которой я часто бывал. В то время я был управляющим юго-западными дорогами, а он полковником генерального штаба. Иногда я с ним играл в карты. Мать его была прекрасная женщина, но тоже была мистически тронута. После я с ним хотя встречался, но никогда не имел случай беседовать.
Когда я был министром, он на праздники завозил или присылал мне свои карточки. В то время, когда я был в опале и занимал пост председателя комитета министров, то до меня дошли сведения, что в доме его брата как то рассказывали сплетню о моей жене. Я думаю, ни один государственный деятель в России, и 248 всего мира не был подвергаем стольким самым ужасным и отвратительным сплетням, как я. Я никогда на них не обращал и до сего времени не обращаю никакого внимания, но когда дело касалось моей жены, то это иногда меня задевало. Вот по моим старым отношениям я заехал к Великому Князю Николаю Николаевичу и говорю ему, что до меня дошло, что в доме его брата говорили то-то и то-то и что все это ложь. Он ответил, что ничего об этом не слыхал, но если когда-нибудь услышит, то скажет свое мнение. Затем мы заговорили о Государе и вдруг он мне задает такой вопрос:
- 'Скажите мне откровенно, Сергей Юльевич, как вы считаете Государя, человеком или нет?'
Я ответил:
- 'Государь есть мой Государь и я Его верный на всю жизнь слуга, но хотя Он Самодержавный Государь, Богом или природою нам данный, Он все таки человек со всеми людям свойственными особенностями'.
На это Великий Князь мне ответил:
- 'Видите ли, а я не считаю Государя человеком, Он не человек и не Бог, а нечто среднее...'
Так мы с ним и расстались. Впрочем, несмотря на многие недостатки Великого Князя Николая Николаевича, я его считаю человеком крайне ограниченным, но недурным и честным, безусловно преданным Государю, имеющим некоторые военные способности. Он натворил и, вероятно, еще натворит много бед России, но способен приносить пользу. Он оказал России громадную услугу, помогши мне уничтожить поразительный и грозивший самыми ужасными последствиями России договор, заключенный Императором и Вильгельмом в Биорках, по секрету от министра иностранных дел в то время, когда я, на пути в Америку, чтобы вести мирные переговоры с Японией, был в Париже. Император Вильгельм много способствовал втащить нас в несчастную японскую войну, а когда мы искалеченные выбрались из этого несчастья в Портсмуте он хотел совсем нам навязать петлю на шею (В Биорке.).
Во время моего пребывания в Париже как то ко мне зашел некто Мануйлов, один из духовных сыновей редактора 'Гражданина', князя Мещерского (так он называл молодых людей его 249 забавлявших), который был назначен Плеве после Рачковского в Париж по секретным делам, чтобы сказать мне, чтобы я на него не гневался, если узнаю, что за мною следят тайные агенты не его, а сопровождавшие меня прямо из Петербурга - Плевенские.
Действительно на другой день некоторые члены французского министерства сообщили мне через третье лицо, что за мною следят русские филеры. Когда затем я начал обращать внимание, то заметил их и вернувшись в Петербург благодарил Плеве за заботу о моей безопасности, что немало его сконфузило. Плеве имел против меня громаднейший зуб. Я никогда не скрывал моего о нем мнения, часто излагал в различных письмах знакомым, которые он, сделавшись министром внутренних дел, конечно, читал. Это подогревало его злобу.
К концу моего пребывания в Париже, приехал туда из Дармштадта барон Фредерикс, министр двора. Он мне передавал, что Государь в отличном расположении духа, отдыхает, катается на автомобилях, много гуляет по городу пешком. Его несколько смущало, что Государь не имеет внушительного Царского вида вследствие малого роста, из-за чего Ему пришлось отказаться от ношения некоторых германских форм, которые еще больше уменьшают Его вид.
На вопрос мой: ну, а как же идут переговоры с Японией, барон Фредерикс мне ответил, что, несмотря на присутствие в Дармштадте министра иностранных дел графа Ламсдорфа, все дипломатические и прочие сношения по вопросам Дальнего Востока ведутся Государем непосредственно с наместником (большим карьеристом) генерал-адъютантом Алексеевым помимо графа Ламсдорфа, поэтому походной военной канцелярии приходится целыми днями дешифрировать, составлять и шифровать телеграммы. На мое замечание, что такое положение дела чрезвычайно опасно, барон Фредерикс, весьма недалекий человек, но с рыцарским характером, мне ответил, что он на это указывал Государю и даже был вынужден передать обо всем графу Ламсдорфу. В результате граф Ламсдорф объяснился с Его Величеством и последствием этого разговора было то, что копии телеграмм Алексеева и Его Величества передавались графу Ламсдорфу, но тут же барон Фредерикс заметил, что хотя, к сожалению, не все.
Граф Ламсдорф мне впоследствии говорил, что при этом объяснении Государь изволил высказать, что все дела, касающиеся 250 Дальнего Востока, Он поручил наместнику, который и отвечает за результаты. Его Величество прибавил, что ему будут посылаться копии депеш и что Он его просит составить ответ на последнюю телеграмму Алексеева, в которой Алексеев, выражая мнение, что переговоры с Японией вследствие ее нахальства не приведут к соглашению, советовал прибегнуть к силе. Графу Ламсдорфу на этот раз удалось отвратить открытие военных действий. При этом Его Величество высказал, что Он войны не желает. Что Государь этой войны не хотел - это верно, но по внушению банды авантюристов (Безобразов и Ко), Он полагал, что может предписывать свои условия и желания и что, если Япония и Китай не подчиняются, то это потому, что мы с ними церемонились; с ними можно действовать только внушая страх и не делая уступок, если же и сделать какую-либо уступку, то как милость белого русского царя. Одним словом я войны ни за что не начну, а они не посмеют - значит войны не будет.
Когда Государь был в Дармштадте, Император Вильгельм Ему сообщил, что по его сведениям Япония сильно приготовляется к войне, на что Его Величество с полным спокойствием ответил:
'Войны не будет, так как Я ее не хочу'. (Германское министерство иностранных дел получало с Дальнего Востока сведения весьма грозные относительно возможности японской войны. По сведениям, которые доставлялись в Берлин, оказывалось, что Япония чрезвычайно усиленно готовится к войне, что при том способе действий, какой усвоила Россия, в Японии войну считают неизбежной. К заключению о неизбежности войны Япония пришла после того, как узнала, что я удалился от дел, - так как ей было известно, что я являюсь главным элементом, сдерживающим воинствующее направление.)
В это время в отношении военных приготовлений мы гораздо более заботились о военных приготовлениях на западной границе, нежели на Дальнем Востоке. На западной границе мы как будто чего-то ожидали. В это время остро поднялся вопрос о командовании армии в случае войны на Западе...
