как он вежливо позвал:
— Простите, можно вас снова на минутку?
Стюардесса возвратилась еще раз.
— Мы так и продолжаем лететь на высоте десяти тысяч ста метров?
Та вздрогнула, будто эти слова были ядовитой змеей. Нузан повторил вопрос.
— Да…
— Точно?
— Ну, думаю, что так…
— Для уверенности повторю то, чего я требую. — Он глубоко вздохнул. — Пилот должен поднять машину на два километра выше. Мне нужно, чтобы он летел на высоте двенадцати тысяч ста метров. Понятно?
— Но в каком направлении?
— Это безразлично. Направления он может и не менять, только высоту.
Не снимая пальца со спускного механизма бомбы, он вырвал листок из руки стюардессы и толстым фломастером обвел цифры: «12.100 метров».
— По-моему, это выполнимо, — вмешался я. — А что будет потом?
— Если капитан неправильно оценит высоту, я взорву самолет.
— А если он оценит ее правильно?
— Тогда через секунду он сможет возвратиться на предыдущую высоту и продолжать рейс в соответствии с проложенным курсом.
Стюардесса исчезла за дверью штурманского отсека. Безумец глядел прямо перед собой. Я не смел заговорить с ним, ведь любое замечание могло вызвать совершенно непредвиденную реакцию. Впрочем, наша судьба сейчас лежала в руках пилота, сжимающих штурвал.
Самолет летел без явных сотрясений, по отношению к дальним облакам, он, казалось, просто висел в пространстве. После нескольких минут неуверенности я почувствовал, что машина начинает подъем. При этом я не отрывал глаз от иллюминатора. Мне показалось, будто двигатели воют громче: над обычным шумом доминировал высокий, беспокоящий тон.
Сумасшедший не подавал признаков жизни. «Сейчас я вырву у него эту чертову бомбу», подумал я, уже приняв решение, как тут в динамиках прозвучал голос стюардессы:
— Мы летим на высоте двенадцати тысяч ста метров. Температура за…
На крыше мира
Бывает, что два десятка лет, отмеренные циклами пустоты будничного существования, значат в жизни меньше, чем остановленная на бегу и сжатая до последнего секунда, о которую, под влиянием гигантского напряжения в ускоренном течении времени — словно о плотину на пути судьбы — разбивается беспомощное людское сознание, и которая градом острых осколков, во сне и наяву, засыпает часы оставшейся части жизни.
Именно такую, чрезвычайно долгую секунду начали отмерять бортовые часы самолета, начиная с момента, когда после слова «за», сказанного стюардессой, я резко повернул лицо в сторону безумного террориста. В первое же мгновение я увидел револьвер на высоте уха своего соседа, который приложил ствол к своему правому виску, а во второе — осознавая тот факт, что линия выстрела за пределами его головы проходит прямиком через мой лоб, я подумал: «хана!», в третье же — быстрым наклоном туловища попытался убрать голову, но уже отметил движение пальца на курке, и уже в самое последнее мгновение той — неимоверно долгой секунды, салон самолета исчез, его же место заняла леденистое, залитое солнечным светом пространство, в котором — род обширной синевой неба и сразу же над гладким зеркалом безбрежного океана — рядом со мной с громадной скоростью мчалось еще одно обнаженное людское тело.
Самолет куда-то исчез; еще какое-то мгновение — оба без одежды — мы находились в тех же самых позах, словно бы наши тела, застывшие в сидячем положении и подвешенные в пустоте, ожидали возвращения отсутствующих кресел: он держал сжатые пальцы у своего виска, а я — склоняясь над ним — искал рукой то место на лбу, куда попала пуля.
А затем удар вихря выбил нас из равновесия. Кувыркаясь, я заметил огромный диск, который всплыл из океана и с невероятной скоростью помчался на встречу с нами. Едва я успел вздохнуть и понять, насколько же ледяной и разреженный воздух на такой высоте, как летающий диск догнал нас и быстро втянул в свои теплые внутренности.
В средину мы попали через отверстие, которое тут же за нами закрылось. Загадочное транспортное средство летело без экипажа, но в пространстве маневрировал настолько четко, словно бы его перемещениями дистанционно управляла некая крупная станция. В момент торможения сила инерции прижала нас к стенке, выложенной каким-то эластичным материалом.
Самоубийца улыбнулся мне. Он сказал: «Простите», после чего заговорщически подмигнул. У меня звенели в ушах какие-то его слова, но я был ошеломлен и в суматохе ничего не понимал; прошло еще несколько минут, прежде чем смысл той смерти и новой жизни очень медленно стал до меня доходить, и прежде чем я сам понял, что словом «простите» Нузан замял неумышленное убийство.
Диск поднялся над океанской поверхностью. От зеркала воды его отделяла безбрежная прозрачная плита. Мы приземлились на ней, в каком-то мелком углублении. На указателе рядом с нами загорелась надпись, повторенная на четырех языках: «Запрещается покидать кабину до прибытия спасательной группы».
Нузан не обратил на предупреждение ни малейшего внимания: он взял из кучи два легких одеяла, нажал на кнопку у лаза и смело выскочил через отверстие в полу. Следуя его примеру, я очутился на два метра ниже — на твердой темно-синей плоскости, которая сверху — сквозь прозрачное стекло — походила на поверхность воды. Плоскость же эта была огромнейшая. Ее границ я не видел: она сияла в блеске солнца под безукоризненно чистым лазурным небом и растягивалась во всех направлениях, повсюду одинаково гладкая — вплоть до далекого горизонта.
Только эта поднебесная терраса не была абсолютно пустой: то тут, то там, на приличных расстояниях на ней, словно призраки, появлялись и исчезали странным образом одетые людские фигуры. Они выскакивали из размещенных на поверхности отверстий, и уже через несколько шагов расплывались в пространстве.
Мы стояли в тени, отбрасываемой на террасу висящей над нашими головами «летающей тарелкой». В тени было прохладно. Нузан взял одеяло и плотно закутался в него. Подавая мне второе одеяло, он указал на дно таинственного летательного аппарата:
— Я ничем не рисковал… — затем вздрогнул, глянул вдаль, выскочил из тени и, засмотревшись в какую-то точку на трассе, быстро направился прочь от диска. Идя, он внимательно всматривался в плоскость под ногами, словно чего-то на ней искал. — Я ничем не рисковал, повторил он, когда я приблизился. — Все пошло как по маслу, хотя, в случае крупных катастроф, кареты скорой внешней помощи срабатывают не в такой степени, как системы скорой внутренней помощи. В прошлом году после взрыва самолета на высоте тринадцати километров всех пассажиров выловить им не удалось.
Мы шли между двумя линиями, нарисованными на плоскости, которую с двух сторон покрывали какие-то изображения.
Нузан остановился.
— Занято, — шепнул он тихо, как бы самому себе. — Сволочи, лезут в каждую щелку, словно муравьи. Девяносто каналов в блоке, и все забитые! — Он огляделся по сторонам. — Может туда…
Я же не мог издать ни звука.
— Идея была замечательная, — продолжил он и потянул меня за уголок одеяла. Затем склонился над рядом полей, заполненных непонятными знаками, и перешел на другую сторону обозначенной линиями пешеходной дорожки. — Вот только я не учел твоей компании. Но что же, так случилось! Теперь уже, если ты только ничего не имеешь против…
