— Чему не верить? Да я и не верю, и никогда не верил. Но ты думаешь только о том, что касается тебя, и ни капли не думаешь о том, что мне придётся пережить за мою длинную жизнь. Обо мне вспоминать нечего, я того не стою.
— Я очень виновата перед тобой и знаю это.
— Да, ты знаешь, ты вообще всё знаешь, но помалкиваешь. Ты слишком знатная барыня, если сравнить с таким бедолагой, как я. Вот ты уйдёшь, а я останусь. По-моему, ты чересчур поторопилась, но ты, верно, так не думаешь.
Поскольку он и на эти слова не получил никакого ответа, в нём вспыхнул гнев и ожила крестьянская гордость. Он сказал:
— Да, уж мы с Бенони как-нибудь переживём эту беду.
Она отошла ещё на несколько шагов, снова повернулась и сказала:
— А это всё я тебе отошлю назад.
— Чего отошлёшь?
— Ну, кольцо и крестик.
— Да не надо. Уж раз ты их получила, значит, они твои. А что до меня, я, с Божьей помощью, обойдусь и без этого.
Она лишь покачала головой и ушла.
XIV
В полной нерешительности Бенони остался посреди дороги. Сперва он думал пойти следом за ней, но нет, пусть черти за ней ходят, а он не желает. Потом он решил сходить к пономарю, хотя ходить было вроде и незачем. Теперь Бенони не казался стройным как памятник, теперь он не мог шутливо утверждать, будто покорил сердце пасторской дочки и не знает теперь как от неё отделаться.
Завидев дом пономаря, он остановился и долго разглядывал его, бессмысленно вытянув шею, потом собрался с мыслями, повернул и пошёл в Сирилунн, чтобы повидаться там с Маком.
— У меня дела, вот я и вышел, — сказал Бенони. Мак на мгновение задумался и всё понял. Но не зря он был Маком, потому как, положив перо на конторку, спросил:
— Ты, верно, пришёл за расчётом? Мы ещё не подсчитали толком. Ты хочешь взять наличными?
— Да уж и не знаю. Тут всякое есть, я и пришёл из-за разных дел, потому как скоро вообще не буду знать, на каком я свете.
— За чем же дело стало? Можешь получить всё, что тебе причитается. — И Мак, ухватив перо, принялся подсчитывать.
Бенони был слишком погружён в свои мысли, он сказал:
— На Лофотенах, говорят люди, есть банк, или как он там называется.
— Есть банк?
— И что банк — куда надёжнее. Так люди говорят.
Тут Мак внезапно встал, губы его скривила усмешка, и он спросил:
— Надёжнее, говоришь?
— Ну да, банк кладёт деньги в железный шкаф, а такой шкаф никогда не сгорит, — ответил Бенони и тем здорово выкрутился.
Мак отпер дверцу своей конторки и достал оттуда маленький железный ларец.
— А вот и мой железный шкаф, — сказал он. — Раньше им владели мои предки, — добавил он. Потом взял ларец и довольно громко опустил его на конторку со словами: — И он, между прочим, тоже никогда не горел.
— Да, да, — сказал Бенони, — а если случится несчастье?
— Так у тебя же есть моя расписка! — воскликнул Мак и тут вдруг вспомнил, что расписка куда-то исчезла. Чтобы не спрашивать, нашлась она или нет и как обстоит дело с засвидетельствованием, он поторопился проскочить опасное место: — А уж коль на то пошло, я никогда не держу своё богатство в ларце. Я рассылаю деньги, я использую их.
Но Бенони был сегодня слишком рассеян, чтобы ввязываться в дискуссию, он вдруг завёл речь о пианино, о серебре и о столике розового дерева, что все эти вещи вряд ли ему понадобятся и будут стоять без всякого применения. Потому как Роза и молодой Арентсен...
— Что Роза?
— Да люди разное говорят. Вот Николай, сын пономаря, вернулся, ему она и достанется, говорят люди.
— Ничего не слышал, — ответил Мак. — А с ней ты разговаривал?
— Да. Она была очень неприветливая.
— Уж эти женщины! — задумчиво промолвил Мак. Бенони подсчитывал про себя всё, что он уже сделал и ещё собирался сделать для Розы, он подсчитывал предубеждённо, с обидой, от волнения он обрёл свою естественную манеру и сказал то, что надлежало сказать.
— Разве законно обращаться так с простым человеком? Пожелай я настоять на своём праве, я бы взвалил на спину Николаю все его знания.
— А Роза сказала что-нибудь определённое?
— Нет, определённого ничего. Она просто заговорила меня. Нет, напрямую она не сказала, что между нами всё кончено, но она к тому клонила.
Мак отошёл к окну и погрузился в размышление.
— Есть такая старая поговорка, что женская хитрость не знает конца. Но я со своей стороны думаю, что у женской хитрости есть свои извивы и есть свой конец.
Маку не пристало непринуждённо болтать и слушать доверительные жалобы какого-то там Бенони. Поэтому он повернулся к нему и сказал коротко:
— Я поговорю с Розой.
Слабая надежда трепыхнулась в сердце у Бенони.
— Да, да, большое вам спасибо.
Мак кивнул, давая понять, что разговор окончен, и взялся за перо.
— Но если говорить про пианино и прочее, мне ведь всё это теперь без надобности...
— Дай мне сперва переговорить с Розой, — сказал Мак.
— Да, да... А насчёт банка...
— Потом, потом.
Бенони пошёл к дверям, нерешительно повертел шапку в руках и сказал:
— Да, но... Мир вам!
Бенони идёт домой, не много в нём осталось присутствия духа, и на сердце у него никогда ещё не было так тоскливо. Через день он ещё раз наведается к Маку, чтобы узнать, как обстоят дела, но Мак так и не переговорил со своей крестницей. Странно, странно, думает про себя Бенони, но, может, Мак желает воздействовать на неё целый день с утра до вечера. Бенони ждёт день и ждёт другой и отправляется к Маку в величайшем возбуждении. Он знает, что Розы там сейчас нет, он видел своими глазами, как она идёт к общинному лесу.
Мак встречает его, покачивая головой.
— Не понимаю я эту девушку.
— Вы с ней говорили?
— И не раз. Могу тебя заверить, что неплохо представлял твои интересы. Но тем не менее...
— Да, — говорит Бенони, окончательно упав духом. — Значит, и толковать больше не о чем.
Мак размышляет, лицом к окну. А в Бенони разгорается пламя, он вновь гордый и неукротимый.
— Она хочет отослать мне золотые кольцо и крестик, так она сказала. А я ответил, что не стоит ей беспокоиться, что раз она получила эти вещи, пусть и владеет ими. Мне и без них хватит на еду и на одежду, сказал я, ха-ха-ха. Думаю, уж на жидкую-то кашу у меня ещё осталось.
Бенони снова коротко и нервно хохотнул, а под жидкой кашей он подразумевал кашу, сбрызнутую
