— Мне предложили за них пять тысяч.
— Да?
— Один богатый англичанин.
Ох, уж этот Пауль Шёнинг, смотритель маяка четвёртой категории, увядший до самых корней, закаменевший в цинизме и презрении к самому себе, что происходило в нём сейчас? Приставленный командиром и распорядителем к дурацкому огню, он зажигал его и тем заставлял эту железную голову разбрасывать световую тупость на две мили окрест, он гасил его и тем творил иную бессмысленность внутри и снаружи: маяк был полон дерзким вызовом, но ничего не имел под рукой и просто стоял словно в матерчатом башмаке на фоне моря.
Смотрителю Шёнингу почудилось, будто после слов Бенони в нём произошла какая-то перемена, что-то с чем-то поменялось местами. Горы, его идея, его старая идея многих-многих лет, эти горы пришли в движение и обретают нового владельца, англичанина, принца. Вот и получается, что у Пауля Шёнинга не самая никудышная голова на этом свете.
— Н-да, — сказал он, низко наклоняясь, чтобы скрыть своё беспокойство. — Гм-гм... Пять тысяч. Но я надеюсь, что вы с Божьей помощью отвергли это предложение?
Непривычная торжественность тона заставила Бенони навострить уши.
— Значит, — так начал он, — значит, я могу и больше запросить?
— Прошлый раз я говорил: десять тысяч, — продолжал смотритель, — сегодня же я скажу — миллион.
— А если серьёзно?
Смотритель надолго задумался, потом взял карандаш, как бы желая произвести необходимые расчёты, и ответил:
— Миллион. По самым точным подсчётам.
Бенони был слишком возбуждён, чтобы усидеть на месте, ведя заурядный, полубезумный разговор со смотрителем, он вскочил и снова задал свой вопрос:
— Значит, вы думаете, я могу запросить десять тысяч?
Смотритель тоже встал с места и воздвигся перед Бенони, в этот миг он сумел заразить Бенони своей фанатичной верой в неисчерпаемые богатства гор.
— Даже если этим словам суждено стать последними в моей жизни, всё равно, дешевле чем за миллион не уступайте.
Визит к смотрителю окончательно сбил Бенони с толку, он поспешил вернуться домой, приготовил себе что-то поесть, после чего отправился к ленсману. Вторично он вернулся домой уже поздним вечером, успев заручиться поддержкой ленсманова помощника на завтра.
Утром он оделся тщательнее обычного, и от вящего беспокойства несколько раз выскакивал из дому и возвращался снова. Сбегал к лодочному сараю, постоял на земляном полу, огляделся по сторонам, вышел снова. Потом вдруг решил осуществить мысль, которая вызрела у него этой ночью: он всё-таки побывает у Николая Арентсена. Времени было одиннадцать утра.
Бенони вошёл в дом кузнеца, прочёл имя Арентсена на двери и постучал. Никакого ответа. Он заглянул внутрь: никого. Потом он услышал, как в глубине дома кто-то моет пол песком. Он пошёл на звук и снова постучал. Никакого ответа. Он открыл дверь и вошёл в комнату.
Пол надраивала Роза. Она стояла, подоткнув юбку, с голыми руками, коротенькая нижняя юбка красного цвета закрывала её ноги до колен. Она поспешно опустила подол рабочего халатика и была очень смущена, а вдобавок запыхалась от работы.
— Мир вам, — сказал Бенони, — не погневайтесь, что я вваливаюсь к вам просто так, без зова.
Она подталкивает в сторону Бенони деревянный стул, не отрывая его ножек от пола, затем, подражая манере Бенони и вообще посёлковой, отвечает:
— Милости просим, садитесь. Вы попали в благородный дом, видите, вас встречают в рабочем халате, — она старается раскатать засученные рукава и натянуть их на мокрые локти, а тем временем снуёт по комнате.
— Не надо так говорить, не беспокойтесь, — возражает Бенони, не садясь. — Я к адвокату. А его нет на месте.
— Да, его там нет... Между прочим, непонятно, у него сейчас приёмные часы. Значит, вышел.
— Конечно, конечно, может, он пошёл в Сирилунн?..
— Разумеется. Поговорить с Маком по делу.
Тем временем Роза, несмотря на беспокойство, успела кое-что прибрать в комнате, выложила на стол театральный бинокль и, как бы по рассеянности, положила туда же зонтик от солнца. Это был тот самый зонтик, который она носила в девичестве. А теперь вот зонтик и бинокль лежали рядом, чтобы комната не выглядела такой уж пустой, чтобы она походила на обычный дом, где есть много всевозможных вещей.
— А я осталась одна, — пояснила Роза, — и решила заняться чем-нибудь полезным, например, помыть полы. Мать Николая уехала в гости к дочери.
Бенони знал, что старая пономарица вообще перебралась жить к своей дочери.
— А маленькая Марта соскучилась по дому... Но, может, вы всё-таки присядете?
— Нет, спасибо, у меня нет времени, я жду, ко мне тут должны прийти люди. Нет, нет, я вообще-то пришёл к адвокату.
— Может, он вам встретится по дороге, — сказала она.
— Да, да, оставайтесь с миром, — попрощался Бенони и ушёл.
Никакого Арентсена он по дороге не встретил и решил не искать его и в Сирилунне. «Нет, нет и нет, — сказал Бенони самому себе и покачал головой, — но до чего же она изменилась, прямо совсем другой человек!». Он запомнил Розу такой, какой увидел её сегодня, когда она стояла в красной нижней юбке, которая едва доставала до колен.
Когда Бенони пришёл домой, помощник ленсмана уже дожидался его там, часом позже пришёл городской адвокат и оба англичанина со свитой. Бенони пригласил их, всех пройти в комнату. Сэр Хью был нынче, судя по всему, трезв как стёклышко. Когда Бенони предложил всем по рюмочке, сэр Хью наотрез отказался, чем и обидел хозяина, который обронил:
— Ну да, мой дом, видно, слишком прост для вас.
Начались переговоры, адвокат сидел и всё время, пока говорил, разглаживал ладонью какие-то бумаги.
Речь шла о горах. Сэр Хью Тревильян желал их купить и сделал владельцу соответственное предложение.
Но Бенони уже был обижен и потому вдруг сказал:
— А мне никакого предложения не нужно. Вообще-то я и не собирался продавать эти горы.
— Как так? — удивился адвокат.
— Если господин зайдёт к Маку и сделает предложение насчёт Сирилунна, Мак ему ответит: «А я не торгую Сирилунном, с чего это мне вдруг делают такое предложение?».
Адвокат сказал:
— Может, Мак и продаст, если ему предложат хорошую цену. А вам, Хартвигсен, предложили очень хорошую цену за горы.
— Нет, — перебил Бенони вопреки первоначальному своему намерению, — нет, это не называется хорошая.
— Пять тысяч талеров!
— Да, но горы могут стоять где стояли. И у меня нет нужды продавать их, не думайте, что есть.
Марелиус заметил таким тоном, словно имел прямое касательство к торгу:
— Сами-то вы их купили за сто талеров.
— Верно, — сказал Бенони, — но почему тогда ты сам их не купил и давал только пятьдесят? Мог бы купить. А я дал больше, чем запрашивали.
Сэр Хью начал терять терпение и велел адвокату напрямую спросить у Бенони, сколько тот желает за свои горы. Может, десять тысяч?
Бенони воспринял это как насмешку и сказал только:
— Уж и не знаю. Горы могут пока так и остаться, они не убегут от меня. А в них ещё и серебро
