Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

Моя Москва — моя Россия. Пушкин понимал, что значит это короткое слово. Он понимал всю глубину его неземного значения. И он был счастлив каким-то недосягаемым счастьем. Он мог с удовлетворением сказать, что в годину бедствий и всенародного горя его поколение, поколение его старших братьев, ощущая Россию как свою, умело отстоять ее целость и сберечь ее честь, ее унаследованную от предков славу. Москва не преклонила колени и не унизилась до признания победителем чужеземца. Так было. Но так ли это теперь? Не забудем, что Ленин, Натансон и компания приехали в Россию через Берлин, т. е. что немецкие власти оказали им содействие при возвращении на родину. Даром ничего не делается, и за услугу Ленин, Натансон и компания, конечно, заплатили услугой. Сперва «Солдатская правда», потом обнажение фронта, потом Брест-Литовск и, наконец, невероятный Карахановский мир. Что они сделали с моей Россией? Ведь надо было быть фанатиком или подкупленным человеком, чтобы серьезно утверждать, что «международный пролетариат нас поддержит». И, конечно, только безумец или преступник мог на этой «поддержке» строить свои политические расчеты. А когда Ленин, Натансон и компания сделали свое дело и разрушили без остатка былую свою мощь, немцы подняли закованный в броню кулак. Ленин тотчас же смирился, ибо он чужд «революционным фразам». Зато остальные, разные Мстиславские и Кацы, завопили об обороне отечества, не просто отечества моей России, а какого-то нового, социалистического, выдуманного или вычитанного из книг.

Но кто же поверит, что люди, разрушавшие армию и заявлявшие громко, что «родина — предрассудок», хотят защищать Россию?

Защитить ее они, конечно, не в силах, но я не верю даже в искренность их желания. И съезд Советов своей резолюцией признал, что Ленин бесспорно прав и что нам, русским людям, надлежит примириться с потерей Финляндии, Эстляндии, Лифляндии, Курляндии, Белоруссии, Литвы, Украины и части Кавказа, и что нам, русским людям, надлежит примириться, что Россия, как государство, больше не существует, а существуют отдельные города и деревни, экономически зависимые от чужеземца и низведенные политически до значения Польши после ее раздела. Не сбылась ли мечта Вильгельма II? Не заслужили ли господа народные комиссары немецкий железный крест?

Большевики служили и служат немцам. Не одни только большевики. Разве «селянский министр» Чернов не служил Вильгельму II, когда в течение двух с половиной лет издавал свою пораженческую газету «Мысль», где доказывал, что Россия должна быть разбита? Теперь Чернов — оборонец. Он мечет молнии против большевиков. Но нам-то, эмигрантам, жившим с ним бок о бок в Париже, известен его настоящий лик. А Мартов, протестующий против «похабного мира»? Не его ли газета «Голос» конкурировала с черновской «Мыслью»? А другие циммервальдисты, большие и малые социалисты-революционеры и социал-демократы? Что они сделали с моей Россией?.. И какую веру нужно сохранить в своем сердце, чтобы, пройдя через предательство, измену, малодушие, легкомыслие, празднословие, оплевывание родины, непонимание свободы, через Либера, Дана, Керенского, Чернова и Гоца, все-таки сказать: «Да, верую в демократию, да, верую в грядущий социализм!»

Вот левые. Каковы же правые? Для кого же тайна теперь, что Россия покрыта сетью немецких сообществ и что наши «реставраторы» — покорные слуги Николая II — идут рука об руку с неприятелем. Для кого же тайна теперь, что есть множество русских, которые спят и видят во сне, что немцы уже вошли в Петроград и что на Невском проспекте уже стоит блюститель порядка — немецкий шуцман. Хоть с чертом вместе, лишь бы против большевиков… Что они делают с моей Россией?.. Да, конечно, большевики — национальное бедствие, да, Мартов — национальное бедствие, да, конечно, Чернов — национальное бедствие. И конечно, и большевики, и Чернов, и Мартов не должны избегнуть того закона, согласно которому «по делам вашим воздастся вам».

Но Россия должна быть спасена не с помощью чужеземцев, не силой немецких штыков, а нами, и только нами самими. Только мы, русские, — хозяева земли Русской. И пусть не говорят, что мы слабы, что без Вильгельма II нам не устроить своего государства. Не для того три года подряд проливалась русская кровь, чтобы в решительную минуту забыть об этих потоках крови и, следуя большевистской программе, «протянуть противнику руку». И если всякое соглашательство с большевиками и есть измена отечеству, то измена отечеству есть и всякое соглашение с немцами. Об этом надлежит помнить. Надлежит помнить, что русский народ погибнуть не может и что рано или поздно русские люди уразумеют наконец, что значит моя Россия и что измена никогда и никому не простится. И ошибочно думать, что ныне можно вернуться к Николаю II. Тем, которые мечтают о реставрации, следует не забыть, что Николай II означает новые «великие потрясения». Когда же кончатся российские «потрясения»? Когда же моя Россия будет свободной и сильной?

В вагоне красноармейцы, и стук безрессорных колес, чад, и семечки, и косноязычие. Позади — опозоренная Москва, опозоренная Россия, впереди… Но я не хочу, я не смею думать о том, что ожидает нас впереди. Я знаю одно, то, что я усвоив в юные годы: «В борьбе обретешь ты право свое». Надо бороться, бороться с немцами и бороться с большевиками.

Б. Савинков

Из статьи видно, что Савинков выступил против Брест-Литовского мира, против расчленения России на части, распродажи ее территории чужеземцам. Это противоречило политике большевиков «на данном этапе», к тому же они были оскорблены призывом знаменитого террориста-конспиратора бороться против них. За неимением под рукой Савинкова, гнев «правосудия» 4 апреля 1918 года обрушился на редактора «Русских ведомостей» Петра Валентиновича Егорова.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Обвиняемый Егоров, что вы можете сказать по этому делу?

ЕГОРОВ. Член следственной комиссии предложил мне вопрос относительно нашего отношения к статье Савинкова: разделяем ли мы все, что здесь написано? Дело в том, что Савинков — это фигура в достаточной степени яркая. Савинков — известный революционер, организатор целого ряда террористических актов, человек, несколько раз жертвовавший своей жизнью, чтобы низвергнуть старый режим. Ныне такой человек, как Савинков, представляет огромный интерес для широких кругов, и представляет интерес не только для его политических единомышленников, но и для его политических противников. В силу этого мы и представляли, что всякая статья, трактующая об известном политическом моменте, имеет большое политическое значение, она должна быть помещена в целях всестороннего освещения того или другого вопроса. Савинков, в силу сложившихся обстоятельств, в силу того, что он вышел из партии, не может помещать свои статьи в своих партийных органах, и мы предоставили ему возможность поместить свою статью в нашей беспартийной газете. Мы считали возможным помещать его статьи даже тогда, когда не разделяли его мнений. Мы требовали выполнения только двух условий. Это прежде всего, чтобы статья не противоречила тем основным принципам, которые защищают «Русские ведомости» в течение пятидесяти лет, и чтобы она не нарушала требований цензурных данного момента. Что касается требований цензурных, то, по нашему убеждению, статья эта цензурных условий не нарушает совершенно. Нам Советской властью поставлены два условия: чтобы мы, во-первых, не призывали к борьбе с Советской властью и не распространяли ложных сведений об органах этой власти, которые вызывали бы враждебное отношение к этой власти. В этой статье совершенно не говорится о борьбе с Советской властью, здесь не критикуются действия этой власти, здесь ведется борьба с политическими партиями на широком фронте, на левом фланге большевики и на правом фланге те, которые мечтают о реставрации. Это будет совершенно ясно, если будут взяты не отдельные места статьи, а все…

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Скажите, гражданин Егоров, как вы понимаете фразу: «Даром ничего не дается»?

ЕГОРОВ. Это риторическая фраза, которая очень часто употребляется. Здесь сопоставляется, что за право проезда через Германию можно заплатить миром, который подписали мы с Германией. И тут говорить о предумышленности было неизбежно. Мы были поставлены в такие условия, и большевистская власть была поставлена в такие условия, что она должна была принять этот мир. Это, конечно, не есть обмен заранее предусмотренными услугами, это величины совершенно неизмеримые.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ. Так что вы полагаете, что это просто риторическая фраза?

ЕГОРОВ. Да.