много легенд и загадок.
Например, мы знаем, что сюжет «Мертвых душ» ему подсказал Пушкин. Но ведь автора к написанию произведения еще и подтолкнуть надо.
Так вот, есть версия, что Гоголя сесть за перо подтолкнуло одно обстоятельство. Если ты помнишь, он жил на Via Felice, которая сейчас называется Via Sistina, она впадает в площадь Barberini, на которой расположен знаменитый фонтан Бернини «Тритон».
При Гоголе этого уже не было, но в конце XVIII века существовал такой обычай: к ограде этого фонтана, стоящего на немощенной площади, где паслись козы, после многодневных и «многовинных» праздников привозили неопознанных покойников. И близкие знали, где искать пропавшего родственника. Гоголю рассказывали про этот обычай.
Вот уж поистине «Мертвые души»!
Но главная его тайна – тайна быстрого, я бы сказал, внезапного отъезда из Рима. И эта тайна до сих пор не разгадана.
Почему уехал? Зачем так поспешно?
Нет ответа. И никаких полицейских документов, по этому поводу найти не удалось.
Гоголь, конечно, был величайшим мистификатором, но одновременно он был очень заботливым сыном и братом.
Он подробнейшим образом сообщал своей матери и сестре о своих делах, приключениях, впечатлениях, поездках, болезнях, мнимых и настоящих. Они знали о его несварении желудка, о его самочувствии, головокружениях. Или, напротив, о каких-то положительных эмоциях.
Но, он ни слова никому не написал, что вот так сядет и уедет. Все последние письма из Рима не предвещали этого скоропалительного отъезда.
Кто знает, возможно, когда-то откроют истинную причину его поступка, который, безусловно, стал началом его конца…
Обитель богов
Но отойдем немного от Гоголя.
Золотой век литературы – XIX – постепенно сменялся Серебряным веком. Но этот переход от одного драгоценного металла к другому никак не отразился на отношении русских к Италии.
Здесь были поэты, которые настолько проникли в итальянскую культуру, в итальянский язык, в итальянскую поэзию, что стали крупнейшими специалистами, творцами, истинными знатоками этой земли и ее культуры.
Например, поэт-символист Вячеслав Иванов. Он ведь был прекрасным преподавателем и преподавал в Баку, потом тут, в Риме.
Недавно была выставка, ему посвященная, и там демонстрировалась его переписка с Луначарским. И Луначарский ему пишет: «Знаю, знаю, что вы хлопочете, чтобы открыть в Италии русскую Академию. Подождите немного, вот Совнарком денег соберет и откроем». Так и не открыли…
Понимаешь, в Италии есть болгарская академия, румынская, швейцарская. А русской нет!..
У Иосифа Бродского есть духовное завещание – создать русскую академию в Риме. Его последнее письмо, которое было опубликовано уже после смерти, это письмо Франческо Рутелли, тогдашнему мэру Рима, где он просит выделить какой-то особняк, для того чтобы русская культура обрела здесь свое пристанище, чтобы это был центр по изучению русско-итальянских связей. Поэты из России очень хорошо чувствовали Италию. Гумилев и Ахматова совершили перед первой мировой войной свое свадебное путешествие именно сюда. Конечно, у них были непростые отношения. Да и понравилось им в Италии разное, но видимо так должно быть, если ты наблюдателен. А Гумилев был потрясающе наблюдателен. Представь, нет русского, которому бы не понравилась Генуя. Нет такого человека! И Чехову понравилась, и, конечно, Гумилеву. Но он ее увидел по-своему, и написал такие строки:
Ведь не только в Венеции, но и в Генуе есть Палаццо Дожей.
Блок тоже был здесь, но остался не то чтобы равнодушен, но, я бы так сказал, сдержан и по отношению к Риму, и по отношению к Флоренции. Но он был потрясен Равенной:
Трудно им было возвращаться? Трудно! Ужасно они возвращались…
Ужасно вернулся Брюллов: мерз в Петербурге, болел и потом опять сбежал в Италию. Просто, чтобы тут умереть, живя у друзей.
Про Гоголя мы говорили.
Конечно, есть еще одна колоссальная фигура – Иосиф Бродский.
Он не просто любил Италию, он ее досконально знал, великолепно говорил по-итальянски, у него тут были близкие друзья, которые были свидетелями многочисленных переводов с итальянского.
Однажды он получил замечательную итальянскую премию Fiorino d’oro – «Золотой флорин». Он получил премию во Флоренции, очень гордился ею, не меньше, чем своей Нобелевской.
Те, кто любят Бродского, знают его отношение к Венеции.
Оно особенное – он чувствовал свою петербургскую душу, и это с Венецией невероятно совпадало.
Он любил бродить по этому городу.
Когда-то Петя Вайль, о котором ты упоминал, водил меня по венецианским маршрутам Бродского.
Бродский похоронен в Венеции на кладбище San Michele, где сейчас покоится и сам П. Вайль.
Это особое кладбище, оно имеет свою занимательную историю.
Не все знают, что большим реформатором в Венеции был Наполеон. Он законодательно решал там многие вопросы градоустройства, потому что имел дар не только военного командующего, но и инициативного администратора. Он, например, вынес на остров Мурано все стеклодувное производство, чтоб пожары не возникали в городе. А объединив два острова – Микеле и Сан-Кристофоро, – он сделал остров-кладбище.
Это удивительное место – остров мертвых.
И там есть русские могилы.
Похоронен там и Бродский.
Завещания его нет, но вдова Мария говорила, что он хотел быть похороненным именно там, хотя у него есть строки: «На Васильевский остров я приду умирать».
Однажды я присутствовал на одном приватном рождественском вечере в Риме где-то за два года до смерти Бродского. Он в то время читал лекции о литературе в римской американской академии и мы у его одной приятельницы Сильваны, переводчицы и русиста, собрались, правда не зная, что он будет. Да и сама Сильвана не была уверена, что он придет, потому что Бродский не очень любил ходить в компании соотечественников, тем более незнакомых. Но он пришел, был в замечательном настроении.
Оказывается, они с Марией приехали из Венеции, где искали для покупки дом. И, в отличие от всех свидетельств, где Бродский описывается сумрачным и нелюбезным, тут он был само обаяние: не спеша пил красное вино, курил, много рассказывал, бесконечно шутил, причем шутки были замечательные.
На вопрос: «Ну, что там, в Венеции, Иосиф Александрович?», он ответил: «Очень много немцев, сплошная „дойче вита!“, заменив одну букву в слове „дольче“.
Когда атмосфера вечера стала совсем неформальной, я решил поинтересоваться его мнением о том, что накануне, по-моему, Анатолий Собчак присвоил ему звание Почетного гражданина Петербурга.
И я спросил: «Ну что, Иосиф Александрович, сейчас-то можно, наверное, поехать в Россию?».
Он сказал: «Ответить честно?»
– Конечно, – настаивал я.
– Знаете, – сказал он, – я не хочу возвращаться, чтобы не встречаться со своей первой женой.
Но потом, почувствовав, что это звучит как-то неубедительно, что ли, он добавил такую фразу: «Я не хочу возвращаться богатым иностранцем в нищий город».
Так он и не побывал в Петербурге…
Его информированность и наблюдательность были поразительны. Он не только знал досконально Рим со всеми его переулками, но и изучил, как современные римляне называют свои памятники.
