Вульфович Теодор Юрьевич
НОЧЬ НОЧЕЙ. Легенда о БЕНАПах
Молодые офицеры и солдаты Отечественной войны 194–45 годов победили всех! и вся!.. И не победили смерть. Остальное всё — слова… и духовые оркестры
Не верь тем, кто говорит, что прошёл войну и остался жив.
Посвящение
МИХАИЛУ ЛЬВОВУ
поэту, гвардии рядовому, тому, кто заставил меня писать эту повесть
БЕКЛЕМИШЕВУ НИЛУ НИЛОВИЧУ
сыну моего комбата, доктору физико-математических наук, профессору, пожелавшему принять участие в издании этой книги
IХотите знать?
Хотите знать, как молились безбожники?.. Да по-разному. Вот старший младшему наставительно говорит:
— Гляди на него — морду намочил! Это зачем еще? А ну вытри!
Во время боев и в зоне обстрела ни один нормальный не станет умываться поутру. Это закон.
— Ты что, Фриц, чтобы умываться с утра? Командир взвода осторожно спрашивал у ординарца:
— Может, все-таки ополоснемся? Ординарец солидно, как знаток, отвечал командиру:
— Не-е-ет уж, товарищ гвардинант, — а мне потом отвечать?.. Вот вам край мокрого полотенца — оботритесь, если что, пока… К вечеру и умоемся.
А со стороны доносился голос:
— Вон, младший сержант Дугин с утра умылся, а к обеду его наповал. Сто процентов!.. Тут и доказывать нечего. Нету Дугина!..
…Затылком уперся в угловую стойку. Волосы прилипали — древесина была чистой и пахла смолой… У него была вполне благообразная внешность. Можно было заподозрить в нем отпрыска интеллигентного семейства. Ноги в вигоневых носках — какое пижонство! — были поджаты, колени притянуты к орденам. Уставился в угол под потолком. ТИШИНА… А оттуда, из угла, медленно надвигались видения и лики… И что самое интересное — они жили, разговаривали и даже изредка балагурили — лики…
Это было давно — год назад. Год на войне — целая вечность.
Нашла коса на камень. Орловско-Курская битва лета 1943 года представляла собой Переломное Сражение — кто кому что переломит… Никто не мог уже разобрать, где металл, где минерал, а где тело человеческое. Никто не мог предсказать исхода этой битвы — ее следовало совершить до конца. Вот и все.
В легендарной битве все еще брали не мастерством, не маневром, не большой игрой, а истошной силой — танки шли на танки, артиллерия молотила не только врага, схлестывались и насмерть вгрызались то одни, то другие на каждом метре, силой ломили силу и не столько побеждали, сколько вытесняли, выдавливали противника… И гибли… Перед рассветом противник, имитируя подготовку к атаке, отступал, а наши докладывали, с оттенком недоумения, о невесть как свалившейся победе. А сами судорожно искали следы противника. И чуяли, что еще две-три таких победы и больше нечем будет побеждать его. Но, что ни говори, все равно это была хоть и тяжелая, хоть и нелепая, а долгожданная победа. Но победа была только для оставшихся в живых и для легкораненых. Для сгинувших и искалеченных этот фейерверк следовало назвать как-нибудь по-другому.
Настоящая фронтовая землянка — это не блиндаж, укрытый в три наката от огня противника (чаще всего и братская могила), фронтовая землянка — это сооружение, предназначенное для жизни — настоящей, драгоценной, в те редкие дни, недели, месяцы, когда вас выволокли из боя и еще не решили, когда и куда следует сунуть опять. Посудите сами: тесаные, из-под топора стены светились белизной; каждое бревно надсекалось топором умельца вдоль ствола, по осевой, потом осторожно раскалывалось клиньями на две равные половины; скол хорошо зачищался тем же топором, и половинки укладывались не горбылем, а тесаной стороной вовнутрь, на тонком слое мха, — с отменной подгонкой… засыпкой… Стойки и потолок тоже были тесаные. Даже пол! Ну, где вы такое видели?..
Белизна стен поражала как аборигенов, так и пришельцев… Печь и хозяйственный отсек отделены перегородкой с проемом; горизонтально-продолговатое окно в три секции под потолком, правда, без стекол — откуда тут могли взяться стекла?., когда главная задача всякой войны прежде всего — стекла вдребезги! — все остальное потом. Но оконная рама была заклеена хорошо промасленной бумагой, особый фронтовой форс — окно в землянке. Свет. Дневной свет! Мать вашу… и нашу тоже… Взамен безопасности. Над столом лампочка, не голая — с абажуром. В нужный момент она зажжется. «Мы не зулусы какие-то, мы гвардейская воюющая часть, и у нас есть своя передвижная электростанция! Она работает до отбоя. Все должно светиться и сверкать! Пока мы живы… А если электростанция не работает, так, значит, есть причина, и разглашать ее не обязательно. Тогда ее заменит обыкновенный трофейный аккумулятор — двенадцать вольт — и все равно будет Свет! Будет!.. Поверх потолка укрытие из самых толстых бревен, в два наката — это уже для безопасности. От артобстрела и бомбежки никто здесь не застрахован.
Два голых топчана (постели убраны), большая круглая столешница, не новая, с биографией — ее смастерили еще в Брянском лесу и вместе с крепкой дверью возили за собой вот уже больше года… Там старатель уральского золотого прииска Федор Петрулин, гвардии рядовой, всем на удивление изобрел и соорудил эту первую чудо-землянку, и ее сразу прозвали «хоромина».
Всего один год прошел с тех пор, а как давно это было… Как в прошлой жизни… Тогда у командира взвода засвер-било в ладонях — «мол, москвичи криворукие, неумелые…», — захотелось попробовать. Он на глазах у подчиненных перекосил и испортил хорошее бревно. Второе уже удалось расколоть довольно удачно на две более или менее равные половины. Расколол еще одно — и это была победа: личный вклад в строительство сооружения.
«Хоромина» вызывала жгучую зависть начальства «среднего и выше среднего звена», тем более что ни один из них эту землянку изнутри не видел — тут дело было не в отсутствии любопытства — гордыня не позволяла. Слухи и рассказы с прибавлениями вызывали у самых задиристых прямо-таки приступы ненависти — не верьте тем, кто утверждает, что зависть бывает «белая». И чем ничтожнее начальник —
