почерка, написал первый экземпляр петиции. Остальные экземпляры писались под диктовку. Таким образом, одновременно удалось изготовить пять экземпляров. Добровольцы купцы в собственных экипажах или в колясках, нанятых за свой счет, отправились собирать подписи. Это было сделано быстро, и петицию послали по назначению. Газеты напечатали ее, сопроводив сочувственными комментариями. На членов законодательного собрания она также произвела впечатление. Петиция обсуждалась в парламенте. Сторонники законопроекта, по общему признанию, неудачно возражали против доводов, приведенных в петиции. Однако законопроект все же прошел.
Мы все знали, что такой исход был предрешен, но проведенная работа вдохнула свежую струю в жизнь общины и вселила в ее членов убеждение, что община едина и неделима и должна бороться за свои политические права в такой же мере, как за право торговли.
В то время министром колоний был лорд Рипон, Ему решили направить длинную петицию.
Задача была непростой, и решить ее за день было невозможно. Записались добровольцы, которые и внесли свой вклад в это дело.
Я тоже немало потрудился над составлением петиции, предварительно перечитав всю литературу по этому вопросу. Я оперировал доводами принципиального порядка и соображениями целесообразности, указывая, что в Натале за нами следует сохранить избирательное право, поскольку мы пользуемся таковым в Индии. Настаивая на сохранении избирательного права, я аргументировал и тем, что индийское население, могущее воспользоваться им, весьма немногочисленно.
В течение двух недель под петицией было собрано десять тысяч подписей. Собрать такое число подписей по всей провинции было нелегко, особенно если принять во внимание, что дело это для его участников было совершенно новым. Для такой работы отобрали особо компетентных добровольцев, так как, решено было не брать ни одной подписи, не убедившись в том, что подписывающийся хорошо понял петицию. Деревни находились далеко друг от друга. Только при условии добросовестного отношения к делу можно было сделать его быстро. Так и действовали. Каждый выполнял возложенную на него задачу с энтузиазмом. Теперь, когда я пишу эти строки, передо мною встают образы шета Дауда Мухаммада Рустомджи, Адамджи Миякхана и Амада Джива. Они собрали больше всех подписей. Шет Дауд по целым дням не вылезал из экипажа. И все они трудились из любви к делу, ни один не просил возместить ему расходы. Дом Дада Абдуллы стал одновременно караван-сараем и общественным учреждением. У него обедали многие мои помощники, а это, естественно, требовало значительных расходов.
Наконец, петицию подали. Тысячу экземпляров напечатали для распространения среди населения. Это был документ, впервые познакомивший индийцев с политической обстановкой в Натале. Я разослал по экземпляру петиции всем газетам и знакомым публицистам.
«Тайме оф Индиа» в передовой статье, посвященной петиции, энергично поддержала требования индийцев. Отправили петицию и в Англию журналистам, и в редакции газет различных партий. Лондонская газета «Тайме» также поддержала наши требования, и у нас появилась надежда, что на законопроект будет наложено вето.
Теперь я никак не мог покинуть Наталь. Мои индийские друзья со всех сторон осаждали меня просьбами поселиться здесь навсегда.
Я ссылался на всякого рода трудности. Я решил не жить на общественный счет и подумывал о том, чтобы обзавестись собственным хозяйством. Мне казалось необходимым иметь хороший дом в хорошей местности. Кроме того, я полагал, что смогу способствовать поднятию престижа общины только в том случае, если буду вести образ жизни, принятый у адвокатов.
Мне представлялось невозможным вести хозяйство, расходуя менее 300 фунтов стерлингов в год. Поэтому я решил, что останусь лишь в том случае, если члены общины гарантируют, мне юридическую практику, приносящую доход в пределах этого минимума, и я сказал им об этом.
Но мы готовы, — говорили они, — платить вам эту сумму за общественную деятельность и легко можем собрать ее. Конечно, это помимо гонорара, который вы будете получать за частную юридическую практику.
Нет, я не могу допустить, чтобы вы несли такое бремя ради того, чтобы я занимался общественной работой, — заявил я. — Ведь она не потребует приложения моих адвокатских знаний. Моя деятельность будет заключаться главным образом в том, чтобы заставить работать всех вас. Как же я могу брать с вас за это деньги? Мне придется часто обращаться к вам за деньгами для дела, и если я буду существовать на ваш счет, мне будет неловко просить у вас большие суммы, что в конце концов заведет нас в тупик. Кроме того, я хочу, чтобы община могла выделять не менее 300 фунтов стерлингов в год для общественных нужд.
— Но мы ведь уже знаем вас какое-то время и уверены, что вы возьмете только то, что вам крайне необходимо. А если вы захотите остаться здесь ради нас, неужели мы не сможем вас обеспечить?
— Вы говорите так, побуждаемые любовью ко мне и энтузиазмом, которым сейчас охвачены. Но разве можно быть уверенным, что эта любовь и этот энтузиазм будут вечны?
Как ваш друг и слуга, я порою буду вынужден говорить вам неприятные вещи. Одному небу известно, сохраню ли я и тогда ваше расположение. Во всяком случае, плату за общественную работу я брать не должен. Достаточно, если вы согласитесь поручить мне свои судебные дела. Даже это будет вам трудно. Ведь я же не белый адвокат. Разве я могу быть уверен, что суд отнесется ко мне с уважением? Я также не уверен в том, буду ли я удачливым адвокатом. Поэтому, даже заключая со мной договор о ведении дел, вы идете на известный риск. Но тот факт, что вы все-таки заключаете со мной договор о ведении дел, я уже могу рассматривать как вознаграждение за свою общественную работу.
В результате этой дискуссии около двадцати купцов поручили мне на год ведение своих дел. Кроме того, Абдулла купил мне необходимую мебель вместо денежного вознаграждения, которое он намеревался вручить мне при отъезде.
XVIII
Цветной барьер
Символ справедливого суда — весы, которые спокойно держит беспристрастная, слепая на оба глаза, но прозорливая женщина. Судьба преднамеренно ослепила ее — для того, чтобы она судила о стоящем перед ней, основываясь не на внешнем облике его, а на внутренних достоинствах. Но общество адвокатов в Натале хотело убедить Верховный суд отказаться от этого принципа и исказить этот символ.
Я подал прошение о приеме в адвокатуру Верховного суда. У меня было свидетельство о приеме в адвокатуру бомбейского Верховного суда. Английское свидетельство я должен был передать в бомбейский Верховный суд, когда был там зарегистрирован. К прошению о приеме необходимо было приложить две письменные рекомендации. Полагая, что эти рекомендации будут более авторитетны, если мне их дадут европейцы, я заручился таковыми у двух крупных европейских купцов, с которыми познакомился через шета Абдуллу. Прошение надо было вручить через члена адвокатуры. Как правило, генеральный атторней вручал такие прошения бесплатно. Генеральным атторнеем был м-р Эскомб, который, если помните, являлся юрисконсультом фирмы «Дада Абдулла и K°». Я попросил его, и он охотно согласился вручить мое прошение.
Общество адвокатов неожиданно уведомило меня, что возражает против моего принятия. Во- первых, потому, что к прошению не приложен подлинник английского свидетельства, а, во-вторых, и это главное, правила о приеме адвокатов не предусматривали подачу прошений цветными. Считалось, что Наталь обязан своим развитием предприимчивости европейцев и потому необходимо, чтобы европейские элементы преобладали и в адвокатуре. Если принимать в адвокатуру «цветных», то постепенно число их там превысит число европейцев, и тогда они лишатся своего оплота. Для защиты своего протеста Общество адвокатов нанял известного адвоката. Так как адвокат этот был связан с фирмой «Дада Абдулла и K°», он передал мне с шетом Абдуллой приглашение зайти к нему. Говорил он со мной совершенно откровенно и расспрашивал о моем прошлом. Потом сказал:
— Я ничего против вас не имею. Опасался лишь только, не авантюрист ли вы, родившийся в колонии. И тот факт, что к вашему прошению не приложен подлинник свидетельства, подтверждал мои
