Сколько было мальчику, когда он согласился взять его под свою опеку? Двенадцать? Эта проклятая женщина позвонила ему из Бахрейна, сказала, что Махони покончил с собой, просила помощи. И это не в первый раз после скандала со счетами. Своим мотовством она довела до самоубийства беднягу Махони. Полковник сказал ей тогда, чтобы убиралась к черту, но согласился взять мальчика.
Он помнил все, как будто это было вчера.
Он был готов утешить паренька. Тщательно готовился, повторил все слова, даже отрепетировал перед зеркалом в спальне, как обнимет его. Для полковника была важна репетиция, потому что он боялся физического контакта с людьми.
Он помнил напряжение, тщательно контролируемое выражение лица мальчика, когда тот вошел в холл с маленьким чемоданом в руках, стараясь делать вид, будто ничего не случилось. И так же как его мать, дернул плечом, когда полковник попытался обнять его.
Полковник, естественно, разозлился, на что вроде бы имел право, учитывая все обстоятельства. Он так и не научился выносить парня, как ни пытался. Скрытный, неэмоциональный, хотя книги читал хорошие. Возможно, полковник и ошибся, не отдав мальчика в университет, но у него были все задатки первоклассного разведчика, и полковник решил изолировать его от общества, пока у того еще не образовался круг знакомств. Смит думал о тех временах, когда сможет использовать парня, и старался сотворить прекрасное оружие. Но он вырос слишком мягким. Сомнительное сходство.
Первой ошибкой было то, что он пообещал матери мальчика отдать его в школу, где преподавали эти чертовы монахи в рясах, послать его в Ирландию. Чертовы католики И все это наложилось на прежний, хоть и небольшой, жизненный опыт: разговоры о неурожае картофеля и расчистке земли под пашню, словно они жили до первой мировой войны, а не после второй. Просьбы объяснить что-то, чего и понимать было не нужно. Террорист – это бешеная собака, которой следует прострелить голову. Все просто, как дважды два.
Но хоть что-то полезное он для него сделал. Хотя, конечно, мальчишка всегда был непослушным…
Полковник пригладил рукой короткие седые волосы. Он устал. Слишком часто путешествует. Из Брюсселя и обратно, словно самолет – это автобус. И вот опять он здесь. И опять придется многое сделать, прежде чем забыться в гостиничном номере…
Несмотря на разницу в часовых поясах, он прекрасно поспал и позавтракал в постели тостом с маслом и мексиканским медом с Юкатана, который нашел удивительно хорошим, запил тост кофе, принял душ и с привычной тщательностью побрился, вставив новое лезвие в бритву, подаренную отцом в тот год, когда он поступил в Сэндхерст. Приятно было обнаружить, что рука по-прежнему тверда как камень, хотя особенно он не удивился.
Он тщательно оделся в кремовый полотняный пиджак, который гостиничный слуга безупречно выгладил, как выгладил и коричневые брюки, надел полковой галстук – один из самых любимых галстуков, которые он носил, несмотря на перевод в министерство с повышением в звании, что было необходимо скорее для прикрытия, чем в качестве компенсации за выслугу лет. Багаж ожидал его у входной двери. Джентльмены обычно не носят «дипломаты», но сегодня так надо. Он поправил шляпу на голове, поймал такси и попросил водителя ехать в военный госпиталь.
Состояние Трента не изменилось. Полковник сказал, что посидит со своим мальчиком, и хирург распорядился принести в палату кресло поудобнее, попросив санитара проводить посетителя.
Полковник оглядел санитара с ног до головы и остался при том же мнении, которое составил накануне. Отпустив его, повесил шляпу на крючок у входной двери и сел.
Глядя на Трента, полковник подумал, что тот выполнил свой долг. Все его люди выполняли свой долг: поставили на колени коммунистов, а теперь создали комиссии, изучавшие их методы.
Он притворялся, что любит американцев, и учил мальчика выполнять их грязную работу. И черт его побери, если он теперь даст им себя спихнуть! Какое право они имеют вызывать британского офицера отчитываться перед их гнусной комиссией? Он будет опозорен, изгнан из общества, не сможет показаться в своем клубе. Случившееся будет равносильно смерти.
Он был готов к этому с самого начала, и мальчик всегда работал через Боба Френча в качестве связного. А Френч взял и назвался в конце концов доном Роберто. Отец Френча был не кем иным, как простым клерком на побегушках. Зато Френч стал процветать. Полковник вспомнил огромный дом в Канкуне, слуг, садовников, «мерседесы» с шоферами.
«Да, давно не приходилось заниматься такой работенкой», – подумал он, надевая очки. Достал из «дипломата» банку с плазмой, в которую было добавлено антисверты-вающееся вещество, и подошел к капельницам, висевшим над Трентом.
Полминуты – и он снова сидел в кресле, благополучно поменяв капельницы. Он был хорошо натренирован, полковник Смит. Двадцать минут надо подождать. Он достал из «дипломата» «Санди тайме».
Из-под ресниц Трент наблюдал за полковником, читавшим газету. Он полагал, что сильно разволнуется, но, лежа в постели, видимо, свыкся с мыслью о встрече. До сих пор он был слишком занят тем, чтобы выжить. Три дня он не разговаривал, только шептал инструкции Пепито. Трент откашлялся.
Полковник поднял взгляд от газеты, и Трент заговорил:
– Боюсь, вы совершили ошибку. Полковник рванулся, пожалуй, слишком быстро для человека его возраста, но Трент его остановил:
– Не дурите, полковник. У меня пистолет. Вас снимает видеокамера. Окно зарешечено, а снаружи – половина мексиканской армии. – Трент сел и скатал бинт на правой руке, отсоединив капельницы. На них не было иголок.
Полковник откинулся в кресле. Он побледнел, но держался прямо, холодно и внимательно глядел на Трента.
Трент на мгновение поставил себя на его место – нелегко сразу же найтись в таком положении.
– Вы никогда не были хорошим практиком, полковник. Вы чиновник, слишком привыкший управлять, чтобы заметить, что теперь уже управляют вами.
– Управляют? Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Да, управляют, – спокойно продолжал Трент. – А все ваша мания величия! На самом же деле вы были пешкой. Вас подставили. Вас и Каспара. Вы сделали все, чтобы убрать из Лэнгли старую гвардию, своих друзей, полковник. Вот что все это значит.
– Не городи чепуху, черт возьми! – рявкнул полковник. – Что ты о себе воображаешь? Я научил тебя, мальчик. Ты – мой. И я раздавлю тебя вот так. – Щелчок пальцами прозвучал в маленькой палате как пистолетный выстрел. – Тебя и того, кто тебя на это подбил. Не думай, что ты уже со мной покончил. У меня есть на тебя досье, в котором перечислены все твои задания и указано, для кого ты их выполнял. Я уйду, но, черт возьми, и все вы уйдете. Клянусь, я вам.., покажу…
– Вы не слушаете, полковник, – сказал Трент. – Все кончено. Вы пытались меня убить. Это зафиксировано на видеопленке, и мы в Мексике. Тот здоровяк, главный хирург, на самом деле из мексиканской разведки. Он – мой друг. На долю секунды в глазах полковника мелькнуло сомнение.
– Я не стремлюсь к реваншу, – продолжал Трент. – Я до сих пор ваш должник, полковник, несмотря на то что вы сделали. Вот поэтому я и выбрал Мексику. Я подумал, что вам здесь будет лучше, чем дома или в Штатах. Там вас арестуют за покушение на убийство. – Он пожал плечами. – Может, это и покажется странным, но здесь вы будете в безопасности и даже устроитесь с некоторым комфортом. Ведь у вас связи с половиной разведывательного сообщества, и все они слетаются к вам, как пчелы на мед, а значит, мед кое-чего да стоит. Можно договориться, пока другая половина не отрезала вам язык.
Это было все, что он мог для него сделать. Морально он был в долгу перед полковником, который когда-то любил его мать, вытащил отца из первого скандала, а потом приютил его самого и дал образование. Полковнику, должно быть, было нелегко иметь в доме постоянное напоминание о любви, которую он потерял.
– Здесь, – сказал Трент, – я смогу прятать вас до конца жизни.
Щека полковника слегка дернулась.
– Я прошу прощения, – произнес Трент. Вопреки здравому смыслу, ему было жаль старика, но он все равно оставался начеку.
