бюрократизмом.
Гарпенко давил землю своей пятипудовой тушей с остервенением, будто под ноги ему попадали чернильные бюрократы.
— Что ты хочешь предложить? — спросил он Смоляка, криво усмехнувшись.
— Я?.. Предложить?.. — растерялся Смоляк. — Гм... да-а, предложить что-нибудь действительно не легко... Единственно, что можно предложить, это чтоб они, кроме учебных и боевых приказов, ничего не писали.
Смоляк усмехнулся.
Плац кончился. Вправо осталось офицерское кладбище, одинокое, запущенное, с вывороченными мраморными плитами. Мелкий крыжовник, малинник, крапива, репей и лапастый папоротник схоронили и складки могил, и кресты, и сваленные памятники. Вся эта заросль покоила могильную тишину, сторожила прах навсегда угомонившихся аракчеевских генералов, полковников, капитанов и поручиков. Только изредка случайно забредшим сюда одиноким мечтателям, то с тихой грустью, то с бурной страстью, то флегматично, то с безумной яростью, рассказывают деревья недавние былины и необыкновенные аракчеевские легенды.
На костовской дороге пылили босоногие мальчишки. Верхом на хворостинках, с деревянными шашками, с предлинными пиками, они играли в красных и белых. Красные лихо налетали и потому что их было большинство, подмяв под себя и бросив оружие, лупили белых кулаками. Из домов выбегали матери, разгоняли вояк и уводили ревущих героев-сыновей со вспухшими носами.
Из одной подворотни, прямо под ноги командиру, выбросилась ошалелая кошка с привязанным к хвосту валдайским колокольчиком. Колокольчик, ударяясь о землю, подпрыгивал, бил кошку по заду и по лапкам, оглушительно бренчал и этим приводил ее в безумный ужас. Она метнулась на дорогу, но из противоположного двора выскочила мохнатая косолапая собачонка и бросилась наперерез. Ослепленная ужасом кошка неслась на собаку, и последняя, забороздив по пыли, повернула наутек.
Сзади подскакал дневальный и, соскочив, развел лошадей для посадки.
Гарпенко и Смоляк молча закинули поводья и, вскочив, сразу взяли рысь. Они проехали гнилую речушку, в которую завалился Хитрович, свернули вправо и, отстегнув подбородные ремни, углубились в лес, то и дело отводя ветки деревьев от головы.
Вскоре лес начал редеть и оборвался одинокими елями. Перед всадниками — большое выгонное поле, изрытое складками и испятнанное редкими кустами ольховника.
Впереди по слабой проселочной дороге ехал красноармеец. Он часто останавливался, прижимался к кустам и, привстав на стременах, осматривался.
— Вот они, — увидя красноармейца, сказал Смоляк.
Командир дал шпоры, и они поехали к красноармейцу крупной рысью. Красноармеец увидел их и, колыхнувшись, скрылся в куст. Смоляк, обладавший хорошим зрением, видел, как он, осторожно разводя ветви, вглядывался в них и, видимо, признав, снова выехал на дорогу и тихо захлюпал. Впереди красноармейца, поднимаясь на взъем, показался взвод. Над полем, повиснув в бездонной вышине, свиристели свою веселую песню жаворонки.
— Э-эх, ты-ы! — подхватив поводья, вскрикнул Гарпенко. Его Чертолом взял на мах, равняясь с крупом красноармейской лошади. Красноармеец, неистово стукнув шенкелями, сразу оторвался от командира и взял влево. Нахмурившийся командир прибавил еще, но опять перед самым носом красноармеец взял влево и загородил дорогу.
— Что вы крутитесь под самым носом? — крикнул командир.
Красноармеец обернулся.
— Это вы, Куров? Не дергайте коня.
— Я не дергаю. Вы проезжайте справа.
— Да ведь правило-то обгонять слева.
— Это в городе, товарищ командир, и для обгоняющих, а в поле я не пущу, то есть лошадь не пускает.
Командир внимательно взглянул на Курова, улыбнулся.
— Кто вам сказал об этом?
— Сам дошел, товарищ командир, и у вас заметил.
— Это ты, Куров, правильно, так на войне и делай, иначе полетит твоя головушка. Меня-то пустишь?
— Не могу, товарищ командир, объезжайте справа, а то если сейчас привыкну пускать слева — и на войне беляка могу пропустить, тогда не поправить... закон.
Вспомнив про куровский «железно-экономический закон», Гарпенко улыбнулся. Изменяя себе, он свернул вправо и, догнав Смоляка на гребне горы, остановился рядом.
— Крестник-то твой, — кивнул командир в сторону Курова, — оригинальничает.
— У него это серьезно, — ответил, не оборачиваясь, Смоляк. — Ты посмотри, командир, — указывая на тихо пыливший взвод, продолжал военком. — Что же они, как на прогулке, по открытому-то полю? Ни маскировки, ни скачков.
— Э-э, черт! — выругался командир. Он дал шпоры и пустил Чертолома галопом.
На леоновскую команду «смирно» командир рассеянно козырнул и, кивнув Леонову следовать за собой, проскакал вперед.
— Что это такое? Это называется работа дозоров? — напустился он на комвзвода. — Что вы тащите взвод по буграм чуть не ползком? Где у вас маскировка?
— Товарищ командир, дозорные маскируются и работают скачками от рубежа к рубежу. Сегодня работы разъездов нет, только дозоры.
— А когда будет работа разъездов, тогда не будет дозоров? Так хотите сказать? Сейчас же исправьте, пустите боковые дозоры и с ядром работайте по рубежам.
— Есть! — поморщился Леонов. Вернувшись, он остановил взвод в кустах, усилил головной дозор и, дождавшись сигнала от головного дозорного, что путь свободен, на рысях повел взвод до следующих кустов.
Командир объехал дозорных, спросил, знают ли службу, и, дождавшись Леонова, спросил, где второй взвод.
— Ты поедешь? — окликнул он Смоляка.
— Нет, я в третий.
Они разъехались в разные стороны.
Второй взвод командир нашел за работой дозоров и с теми же недостатками. У них работал только головной дозор, ни боковых, ни тыльного не было. Ядро взвода также без остановок и маскировки ехало шагом. Робей сотый раз рассказывал обязанности дозорных, спросил повторения буквально у всех и сейчас менял дозорных, для практики, через каждые пять минут.
Командир вспылил было и чуть не накричал, но сдержался, отдав комвзводу те же приказания, что и Леонову. Робей поправился, но через два переезда время занятий кончилось, и он обратился к командиру за разрешением ехать в эскадрон.
День был потерян, это для командира стало совершенно ясно. Он сейчас воочию убедился, что учебная работа в эскадроне хромает, комвзводы путаются с организацией занятий и занятия получаются мертвой толчеей, дурацкой долбежкой.
«Ша, с сегодняшнего же дня прекращаю штабную работу. Пусть делопроизводитель путается», — решил он.
— Повод! — скомандовал Гарпенко полуобернувшись. Чертолом подобрал голову и Через следующие три шага сам взял рысью...
Смоляк третьего взвода не разыскал. По проселочной дороге он выехал в поля негощинских крестьян и, свернув на Плашкино, поехал в эскадрон.
По дороге его остановил растрепанный мужик и, придерживаясь за стремя, заговорил, заглядывая комиссару под фуражку.
— Овес-то, едри ево, растет ведь!
— Овес? Да, овсы ничего, — вынимая портсигар, ответил Смоляк. Он дал мужику папиросу, спички и,
