сторону. Кавалерист запутался с пикой, лошадь его дала перебой и начала заворачивать в сторону.
— Я тебя зарубил! — крикнул ему Куров. Кавалерист с испугом взглянул на него, сдерживая лошадь.
Впереди мельтешили хвосты отскакивающих первовзводников, сзади в тяжелом топе наседал противник. «Не успеют наши, не успеют», — думал Куров, сжимая в руке клинок. Полуобернувшись, он увидел нагонявшего всадника в развевающейся черной шалью бурке. Видимо, командир.
— Стой! Ты в плену! — кричал он на Курова.
Куров косил на него взглядом, следя за движениями. «Ни клинок, ни наган не вытащил», — мелькнуло у него. Командир наседал быстро, и, когда, равняясь, протянул руку к поводьям куровской лошади, Куров разом вскинул клинок кверху.
— Стой! — с испугом вскрикнул командир, рывком убирая руку и сдерживая лошадь. — С ума сошел! Ведь маневры это! Стой, ты в плену!
— Возьмите сначала! — прерывисто бросил ему Куров.
Командир выхватил кривую шашку и опять дал шпоры.
— Я вас зарубил уже, — не спуская с командира глаз, сказал Куров. Командир вскинул шашку, но опять опустил ее, увидя, как Куров метнул глазами и тоже приподнял клинок.
— Как фамилия ваша? — крикнул командир.
Куров усмехнулся.
Серым пятном вырос окраинный дом Подберези, за одним из них Куров увидел голову командирского Чертолома, и, едва успел проскочить этот дом, — с обеих сторон улицы выскочил эскадрон, вихрем обрушившись на синих.
Смятый неожиданным ударом контратаки, эскадрон синих посредники вывели из строя, запретив полчаса вступать в дело.
Со стороны синих карьером прискакал Баскаков. Едва сдерживая дрожь челюсти, он рассказал, что там идет полк кавалерии, его чуть не взяли в плен, но он ускакал.
— Фома, — когда он подъехал к взводу, сказал ему Куров, — от тебя уже пахнет покойником. Тебя уже два раза изрубили в куски.
Взглянув на серьезно говорившего Курова, Баскаков заметно побледнел.
— Первый раз — это когда ты пустил противника объехать тебя слева, а второй раз — когда ты остановился по крику «стой». Это мне кричали-то, а не тебе.
Справа подъехал наблюдатель и сообщил командиру эскадрона, что за деревней галопом скачет эскадрон синих и уже поравнялся с ними. Командир на рыси повел эскадрон отходить. В километре от этого места синие выехали на шоссе и с обнаженными клинками наседали уже к хвосту эскадрона. Первый взвод заехал за придорожный сарай и быстро повернул там, приготовившись к фланговой контратаке. Едва успели вынуть клинки, эскадрон синих поравнялся с сараем. Эскадрон ударил в лобовую контратаку, первый взвод бросился с фланга.
Пол-эскадрона противника вывели из строя, остальных заставили отойти.
Туман давно рассеялся, солнце было уже высоко, а эскадрон, роняя хлопья пены со взмыленных лошадей, большими отскоками уходил все дальше и дальше к городу. Синие не давали ни минуты вздоха, наседая то с фланга, то на хвост. Много уже эскадрон потерял выбывшими из строя по ходу боев, многие остались в плену, в том числе и ротозей Баскаков. Ковалев, налетевший с галопа на всадника синего, вылетел из седла, разбил в кровь нос и содрал с руки кожу. Но он остался старым Ковалевым, матерился и по поводу и без повода, в нахальных усмешках скалил зубы и на галопе успевал рассказывать похабные анекдоты. У Карпушева захромала лошадь, но он упросил послать с ней переменника с заболевшим животом, а сам на его лошади остался в строю.
С шоссе эскадрон свернул на Пидьбовский мост, но он оказался занятым синими. Эскадрон взял опять вправо и поехал полем. Неожиданно от домов на шоссе опять ворвался эскадрон синих и галопом пошел наперерез. Эскадрон повернул к реке и, хлюпая по болоту, переправился на ту сторону. Кустарник скрыл эскадрон, и в первый раз за десять часов красноармейцы спешились, растирая затекшие зады.
— Ну как, намылили холку нам сегодня? — спросил Смоляк, подмигивая в сторону синих.
— Нам-то что, вот лошади...
— Лошади отдохнут.
— А как, товарищ военком, кухни у нас не попали в плен?
— Кухни? — улыбнулся Смоляк.
— Самоле-от! — крикнул наблюдатель.
Кинулись к лошадям, торопливо прятали их в кусты. Самолет с гудом пролетел над головами и скрылся за соседней рощей. Красноармейцы опять собрались закурить, но не успели и кисетов достать, как из-за рощи самолет, чуть не касаясь вершин деревьев, сбрил к эскадрону. Лошади торопко вздрагивали, красноармейцы бежали опять в кусты, с самолета вместе с ровным гудением вырвались встрески пулеметных очередей.
— От сволочь! Как цыплят перестреляет.
— От этой птички ни в каких болотах не спрячешься.
Пока срывали винтовки, приготавливали пулемет, аэроплан был уже далеко. Продолжая бреющий полет, он скрылся за деревьями.
4
В это утро замерзли лужи. Бледноватый, потрескавшийся ледок хрупал под ногами, замерзшие комья грязи звенели как чугунные. На железных крышах двухэтажных городских домов отложилась белая ледяная ржа. Заглядывая в окна нижних этажей, по порядку окраинного переулка шел крестьянин. На углу он перешел на другой порядок и теперь уже не просто заглядывал, а, поцарапав стекло, спрашивал, не живет ли здесь командир из эскадрона. Неожиданно он увидел на улице Хитровича и остановил его.
— Зятя, слышь, ищу, не знаешь ли? — спросил он у командира.
— Ветрова? Я к нему, идем.
Во дворе одного из домов они прошли во флигель, в маленькой комнате навстречу им бросилась Анка.
— Тятя!
Вытирая непрошеные слезы, Анка побежала к примусу, Хитрович с Игнатом прошли к табуретам.
За чаем Ветров расспрашивал про деревню, знакомых крестьян, про молодежь. Игнат часто сморкался в платок и рассказывал, не пропуская никаких подробностей.
— Я ить, это, по делу. Лошадей у вас скоро, сказывают, выбраковывать будут, так вот мы хочем забрать, которы подходящи.
— Пять у нас будет. Три из них вам подойдут. Документы-то как у вас? — спросил Ветров.
— Документы?.. Все как есть. От артели один и один вот из сельсовета.
Игнат подал справки и, пока Ветров читал их, он осмотрелся в комнате. Анка поймала его взгляд и вспыхнула.
«Ничего, — заключил он про себя, — пока», — добавил, взглянув на Ветрова, которому продолжал не верить, и боялся его, пугаясь его сухости и непривычной для Игната трезвости, с которой Ветров подходил к каждому делу.
— А как Яков? — спросил Ветров, возвращая справки.
— У Якова дела... табак. Примак-то ушел, к нам просится, а сам-то он лежит, никого не подпускает.
— Я о доме, дом-то как? — переспросил Ветров.
— Дом?.. Право, не знаю. Риковцы-то трусят, — округ, говорят, надо спросить.
— Я так и знал, — нахмурился Ветров. — Он вам еще свинью подложит. Замахнулись — так бить надо. Лежит, а вы небось слезы проливаете?
Он отвернулся к окну и сухо забарабанил пальцами по столу. Игнат завозился, будто ему что-то
