верят в возможность ухода в Россию и что он делает все, чтобы убедить начальников частей в невозможности дальнейшей борьбы его отрядом. Все порывы истинно-русских людей, желавших продолжения борьбы за правое дело, генералом Бакичем наказуются заключением в китайской тюрьме или, как, напр[имер], генерала Никитина, откомандировывают от отряда.
Начальник Отряда со своим Штабом до того не заинтересован в том, что делается в пограничной полосе России, что разведка совершенно откинута, и, когда в июле 1920 года, во время Алтайского движения, командиры частей просили средства на разведку и изъявляли желание принять участие, генерал Бакич категорически отказал в этом. Полки сами на свои средства посылали агентов. Когда генерал Анисимов изъявил желание информировать отряд, ген[ерал] Бакич отказал ему в пуде серебра на это дело.
Печальная история ухода Красного Креста из лагеря есть непонимание генер[алом] Бакичем своих прав. Считаю уместным напомнить ген[ералу] Бакичу, что я, передавая ему отряд, подписал приказ, определяющий его права, как командира неотдельного корпуса, между тем, ген[ерал] Бакич в переписке с А.А. Булыгиным передергивает «Положение о пол[евом] упр[авлении]», присваивая себе права чуть ли не Главнокомандующего. Мне известно, что в части попал приказ, где были указаны права ген[ерала] Бакича как командира корпуса отдельного – это умышленно неправильная перепечатка.
Зимняя заготовка баранов обошлась отряду в среднем по 11 рублей за голову, между тем любой скотопромышленник из Кульджи перегнал бы баранов в Чугучак за половинную плату. Баран в Илийском крае на серебро стоит 3 р. 50 к. или 4 рубля. Не вижу экономии в расходе серебра, и, вместо того, чтобы за 60 000 рубл[ей] серебра купить 5000 баранов, можно было купить 15 000 голов и обеспечить отряд вплоть до 1922 года. Удивляюсь тому обстоятельству, что ген[ерал] Бакич с налету захватывает 1/3 часть серебра, бывшего у консула Долбежева, скот у Шевченко и тем лишает отряд кредитов от посланника в Пекине, но не считает нужным взять 13 000 гурт баранов, пасущийся у Чугучака, закупленный еще агентами Сибирского правительства. Генерал Бакич ежедневно недополучает 2000 джин муки, что пагубно для отряда, но оставляет без внимания 30 000 пудов пшеницы закупок Анненкова, кои ссыпаны в Чугучаке. Не думаю, чтобы это было неизвестно генералу Бакичу, раз известно мне. Причина, очевидно, в том, что ген[ерал] Бакич не сумел завоевать себе расположения как среди населения, так и среди местных властей. Мне известны случаи непринятия ген[ерала] Бакича местным китайским начальником. Это уже оплеуха всему отряду.
Удивляет меня еще и то обстоятельство, что при отряде существует казначейство, но серебро хранится начальником отряда у себя под кроватью. Что это? Акт недоверия присяжным чинам Государственного Казначейства, или здесь неведомая тайна. Во всяком случае, это – незаконно, и не дело Начальника Отряда лично выдавать мешки с серебром. Можно вести учет иным порядком.
Мне известно, что перевод, сделанный генералом Анисимовым в размере 25 000 лан, до сего времени не получен, ибо начальник отряда требует выдачи его золотом, и в то же время отряд – буквально голый. Имея в отряде все мастерские, инструменты, огромное количество обозов и лошадей, значительный запас серебра и других ценностей, имея огромный комплект всякого рода специалистов: инженеров, коммерсантов, агрономов и мастеров всех цехов – преступно просидеть 6 месяцев и не создать мастерового городка. При наличии таких сил и средств можно было бы забить все местные фирмы.
Распоряжения ген[ерала] Бакича свелись в отряде к тому, что воинский отряд превратился в лагерь беженцев с полным отсутствием дисциплины и воинских отличий: каждый живет по себе и для себя. Некоторые части разбились по поселкам и сходкою решают вопросы службы и наряда. Меры, принимаемые полковником [Р.П.] Степановым и генералом [А.С.] Шеметовым к поднятию дисциплины и порядка, сочувствия в штабе Отряда не встречают. Особым бельмом в отряде для генерала Бакича служит мой Атаманский полк, ввиду сохранения им в полном объеме воинской дисциплины. Но в то же время генерал Бакич усиленно подчеркивает, что его отряд – военный, когда дело касается заработка отдельными чинами или организации ими какого-либо коммерческого предприятия.
Подполковник Папенгут был свидетелем прибытия в Чугучак офицера любимой генералом Бакичем Сызранской дивизии. В 30о мороз в одной рваной шинели, надетой на рваное белье и имея на ногах куски кошмы, вместо сапог. Что же тогда делается с казаками? Волосы становятся дыбом. Попытка реквизировать частною инициативою созданный кожевенный завод закончилась крахом завода, и, вместо получения 11 000 овчин, полученных от съеденных к 1-му августа баранов, выдано было на полк по 10 плохо обделанных шкурок, но штаб получил полностью.
У меня имеются данные, что генерал Бакич в начале интернации пытался увести отряд в Пекин, о чем шла усиленная переписка с русским посланником. Я совершенно не был уведомлен об этом, между тем, более 80 % отряда составляют оренбургские казаки, и их Атаману, очевидно, небезынтересно было знать, куда ведет их начальник, поставленный тем же Атаманом.
Знакомясь с жизнью отряда по приказам, я из 108 номеров мне присланных, усмотрел, что 31 приказ посвящен судебной части, т. е. 30 % всех приказов составляют судебные дела и приговоры – это тогда, когда нет бумаги. Да разве судом исправляют виновных? Господин генерал! Надо уметь поставить себя так, чтобы не судный приговор заставлял исполнять приказы, а уважение к начальнику. Обычно все арестованные отправляются в ямынь (китайскую тюрьму). Ведь всем известно, что из себя представляет китайская яма, и в нее сажать тех русских, кои 5000 верст прошли с огромными лишениями, неся с собою огромную любовь к Родине. За что такое издевательство над русскими да еще в чужой стране, с полудеспотическими законами?! Я страдаю душою за всех русских Чугучака и Эмеля. Генералу Бакичу, как сербу, может быть, неясны мои побуждения, но я не могу больше допустить издевательства над русскими – славянами.
Я оценил заботы генерала Бакича об отряде, бывшие в Семиречье и в начале интернации, – благодарил приказом и произвел в генерал-лейтенанты, но генерал Бакич забыл, что, принимая от меня производство, он тем самым подчиняется мне всецело. Генерал Бакич принял все меры к тому, чтобы разложить отряд и держать его полуголодным и голым, очевидно, надеясь, что к весне подчиненные уйдут от ген[ерала] Бакича, и он сможет поехать на Дальний Восток, выполнив свою задачу, окруженный почетом. Эти расчеты ошибочны, и настоящий приказ мною послан как в Пекин дипломатическому корпусу, так и в Харбин к генералу Анисимову.
Генерал Бакич забыл, что отряд носит мое имя, и я не могу допустить, чтобы оно трепалось зря.
Генерал Бакич, получив мои подробные сообщения и приказы, ответил на них краткою бессодержательною бумагою, приложив стихи Анненковского сочинения. Считаю
Мною был командирован на р. Эмель штаб-офицер для поручений при мне капитан Папенгут, и он доложил мне, что ген[ерал] Бакич запретил ему доклад от моего имени командирам частей отряда и не допустил капитана Папенгута на заседание, бывшее у генерала Бакича с ком[андирами] частей по поводу поручения капитана Папенгута, между тем последний офицер удостоверением был уполномочен говорить от моего имени. Я не могу понять, как генерал Бакич, состоя начальником отряда моего имени, решился не допустить заместителя моего. Это и оскорбление мне, и нарушение воинской вежливости. На оперативный приказ о выходе в Россию генерал Бакич ответил полным отказом, заявив, что отряд не пойдет в Россию и что он не боеспособен. На приказ о выдаче серебра для общего дела спасения России, переданный лично ген[ералу] Бакичу капитаном Папенгут, генерал Бакич ответил отказом, и на вторичный приказ мой по телеграфу положил свою резолюцию, которую привожу как в доказательство понимания генералом Бакичем русского дела и русского языка: «Телеграмму читал и на совещание начдивов обсуждалось; отряд находится в очень тяжелых условиях, и болие, чем рание (здесь и далее так в документе. –
Дважды генерал Бакич не исполнил моего боевого приказа, хотя бы и прикрылся совещанием начдивов.
Исходя из всего этого, я не могу
