ощущение своей ничтожности?» Он потянулся и почувствовал, как сократились мышцы под слоем жира, — следствие съеденного за обедом целого выводка цыплят. Ему импонировало мнение, что он — крупный мужчина и весьма импозантный президент: двести два сантиметра от пят до кончиков коротко остриженных курчавых волос. По своим физическим данным он не уступал никому, из когда-либо переступавших порог Овального кабинета.
А может, все обусловлено самим запахом этого места — ароматом свежести, рассеянным в воздухе, без примесей запахов кухни или других людей; или тому виной аромат бумаги и чернил, электрооборудования, бесшумно поставляющего новости и отправляющего сообщения. Аромат Власти… Как это непохоже на все знакомое с детства и юности! Ему показалось, он слышит запах свежескошенной травы. Повернувшись, он посмотрел через распахнутые окна на зеленый газон и деревья в густой листве, на ограду, широкие улицы за ней и высокие башенки вашингтонских зданий в районе так хорошо знакомого ему гетто, откуда он так стремился вырваться и воспоминания о котором столь часто теперь застигали его врасплох, будто в гетто осталось нечто дорогое ему, вроде счастливого отчего дома.
Он представил, как чудесно было бы сейчас снять обувь и босиком пройтись по траве, как в детстве, когда он еще мальчишкой частенько и привычно развлекался подобным образом в парке. Роскошная получилась бы картинка — босой президент топчет газоны Белого дома. Он знал: поступи он подобным образом, и эти картинки, растиражированные в миллионах экземпляров, появятся почти в каждой семье, и это принесет ему голоса избирателей. Людям импонирует, когда президент слегка импульсивен в личной жизни, слегка комичен в делах домашних и в чем-то чуточку уступает каждому из них… Впрочем, известно заранее: ничего подобного он не предпримет хотя бы по той простой причине, как отсутствие времени. Очутиться бы вновь в гетто, где времени хватало на все — на еду и сон, забавы и любовь, отцовские радости и огорчения…
Он повернулся на звук открываемых дверей. На пороге стоял Джон.
«Солидный мужчина, — подумал Уайт. — Красоту он унаследовал от матери, рост — от отца. Может, чуточку консервативен в одежде и прическе, но в остальном — весьма приличный молодой человек».
— Звонил доктор Макдональд, из Программы, — сообщил Джон довольно сухим тоном.
«Все еще не может забыть наш разговор прошлой ночью», — решил Уайт, уяснив наконец источник своей депрессии, уступчивости, желания бросить все и уйти в отставку. Все из-за Джона.
— Кто такой этот доктор Макдональд? — осведомился он.
— Директор пуэрториканской Программы, господин президент, — сообщил Джон. — Той самой, которая ведает прослушиванием радиосообщений со звезд. Такое прослушивание осуществляется уже свыше полувека. Несколько месяцев назад ими принято нечто, впоследствии названное посланием с… с какой-то там звезды, забыл название. По словам Макдональда, оно расшифровано.
— О Боже! — произнес Уайт. — Ты встречался с ним?
— Пару раз, да и то на коктейлях.
Уайт вздохнул.
— Соедини меня с ним.
Внезапно появилось предчувствие надвигающейся катастрофы, а все происходящее сегодня как бы приобрело оттенок прелюдии к ней. Внутри все похолодело. Он включил экран, установленный между рабочим столом и камином, — последним давно уже не пользовались из-за суровых экологических запретов. С экрана на него смотрел человек средних лет, блондин, с рыжеватыми тронутыми сединой волосами, — не то что его собственные… Лицо мужчины выглядело спокойным. Уайту показалось, где-то он уже видел это лицо; он тотчас узнал его и проникся симпатией и сочувствием к этому усталому человеку, чем бы тот ни занимался. Уайту пришлось даже сдержать свои чувства, нельзя позволить эмоциям влиять на ход беседы.
— Доктор Макдональд, — произнес он, — рад возможности поговорить с вами. Какие вести из Пуэрто- Рико?
— Мистер президент, ситуация столь же исторична, как и в день получения первой ядерной реакции. Хотелось бы объявить обо всем в запоминающихся и достойных войти в анналы хроник исторических выражениях, однако я в состоянии лишь сообщить: нами получено сообщение от разумных существ с другой планеты, вращающейся вокруг одного из солнц-близнецов Капеллы. Послание нами расшифровано. Мы — не одни.
— Поздравляю вас, доктор Макдональд! — невольно вырвалось у президента. — Сколько человек информировано об этом?
— Хочу вам также сообщить… — начал Макдональд, но спохватился: — Пятнадцать, а может, двадцать.
— И все они на месте? — осведомился Уайт.
— Да нет, уже порасходились. — Удастся их немедленно вернуть?
— Пожалуй, да, за исключением проповедника Иеремии и его дочери, которые покинули компьютерный зал несколько минут назад.
— Иеремия… — не тот ли это солитарианский пастор? — спросил Уайт. — Как оказался он у вас?
Макдональд заморгал.
— Его враждебное отношение к Программе приобрело угрожающий характер. Однако после того, как он увидел расшифровку послания, сходящую с печатного устройства компьютера, его враждебность улетучилась. Господин президент, это послание…
— Верните его, — велел Уайт. — Он не должен произнести ни слова о послании, даже вам и вашему персоналу.
— А как с ответом на послание? — спросил Макдональд.
— Об этом и речи быть не может, — жестко произнес Уайт. — Никаких сообщений в прессу, никакой утечки информации, никаких ответов. В противном случае последствия непредсказуемы. Я должен провести совещание. Советую то же сделать и вам.
— Господин президент, — проговорил Макдональд, — я полагаю, вы совершаете большую ошибку. Я настаиваю, пересмотрите свое решение. Разрешите ознакомить вас с содержанием, целями и значением Программы.
Уайт боролся с собственным «я». Мало нашлось бы людей, которые отважились бы указать ему на ошибку. До сих пор рисковал это делать только Джон, а вот теперь еще и доктор Макдональд, и оба умеют постоять за себя. Он знал: более всего следует ценить и беречь людей, умеющих говорить «нет», однако для него они оборачивались кошмаром: он терпеть не мог, когда ему указывали на его ошибки. Тэдди Рузвельт, как писал кто-то (Линкольн? Стефенс?), принимал решение, основываясь на ощущениях в собственной пояснице. «Нечто подобное происходит с Эндрю Уайтом», — подумал он. Откуда приходят его решения, для него почти всегда оставалось загадкой, однако на практике они всегда оказывались верными. Приходилось и ему доверять своей пояснице.
— Я приеду к вам, — произнес он. — И попробуйте меня убедить.
Вот так-то… Единственное, в чем нуждается ученый, это потребность выговориться.
— Исходя из соображений безопасности точное время сообщить не могу, а вас попрошу оставить наш разговор в тайне. Думаю, это вопрос двух ближайших дней.
Он отключился. «Вот и еще одно бремя, — подумалось ему. — Еще одно тягостное бремя на плечах».
— Джон! — позвал он.
Секретарь президента возник в дверях.
— Я как раз занят подготовкой для тебя краткой истории Программы, — сообщил он.
— Ну, спасибо, — сказал Уайт.
Славный парень, этот Джон, и секретарь из него незаменимый.
— Поедешь со мной? — нерешительно осведомился он.
Джон кивнул.
— Если ты этого хочешь.
В его тоне по-прежнему сквозила сдержанность. Когда дверь за секретарем закрылась, Уайту подумалось: возможно, поездка сблизит их, ведь предоставится случай поговорить как следует, а не перебрасываться словами, будто каменьями, вот так, как, например, сегодня.
