гарантированными им доходами и потеряли всякую охоту, а может, и просто побаивались требовать большего.
Их необходимо как следует встряхнуть и направить; они нуждаются в таких примерах, как он. Таких, каким мог бы стать Джон, займись он политикой. Примеры найдутся — есть ведь среди черных ученые, врачи и даже сотрудники Программы. Однако их слишком мало. Процентное соотношение показывает: неравенство по-прежнему остается фактом.
Он стоит у кормила государства всеобщего благоденствия, однако, похоже, одним благополучием Джона не привлечь.
Макдональд погрузился в размышления. «Он-то, чем думает? — задался вопросом Уайт. — Неужели тоже поясницей, как мы с Тэдди?»
— Моя жизнь посвящена постижению истины, — сказал Макдональд. — И солгать я не смогу.
Уайт вздохнул.
— Ну что ж, придется поискать кого-нибудь, кто сможет.
— У нас ничего не выйдет. Реакция научного сообщества будет аналогичной, как любого притесняемого меньшинства.
— Должен воцариться мир.
— В нашем технологизированном мире перемены — явление неизбежное. Поэтому вам придется признать: мир и спокойствие — не что иное, как умеренные, находящиеся под жестким контролем изменения.
— Однако изменения, которые несет в себе послание, невозможно ни предвидеть, ни подготовиться к ним надлежащим образом. Одно ясно: их-то уж обуздать не удается.
— И все это произойдет потому, что вы не позволили их обуздать нам… Не могу принять и вашего решения… Не позволить объявить всей правды, объяснить людям все, пусть они на это взглянули как на великолепное, многообещающее приключение, восприняли это как дар разума, творческого созидания и информационного прогресса, ощутили некое предчувствие будущего своих потомков… А кроме того, откуда вам знать, в чем будут нуждаться мир и страна через девяносто лет?
— Вы сказали, через девяносто лет? — Уайт натянуто рассмеялся. — Я не забегаю далее следующих выборов. К чему мне эти девяносто лет?
— Именно столько времени пройдет, прежде чем наш ответ достигнет Капеллы и поступит их ответное сообщение, — сказал Макдональд. — Это я и имел в виду, говоря о своем желании кое-что оставить в наследство сыну… и сыну моего сына. Ведь прежде, чем наш ответ достигнет Капеллы, нас с вами, мистер президент, увы, уже не будет в живых. Не будет на свете и большинства из ныне здравствующих. Ваш сын войдет уже в преклонные лета, а мой — вступит в зрелый возраст. И, прежде чем придет ответ с Капеллы, умрут все — все, ныне живущие на Земле. Таким образом, то, что мы делаем — не для нас, но для грядущих поколений. Мы лишь вписываем в собственные завещания… — голос Макдональда дрогнул. -…звездное послание.
— Девяносто лет, — повторил Уайт. — Какой же это диалог?
— Как только люди все поймут, — с уверенностью подчеркнул Макдональд, — любые волнения и беспорядки прекратятся. Страх, гнев, ненависть и недоверие не могут длиться вечно. Продолжительным может оставаться лишь спокойствие, и оно постепенно вернется — вместе в неуловимым предчувствием чего-то светлого, ожидающего наших потомков впереди. Это — как земля обетованная — достичь ее берегов суждено не сегодня и не завтра, но когда-нибудь туда обязательно попадут. Поэтому те, кто ныне угрожает миру и спокойствию — будь то целые народы или отдельные группы людей, — представляют, собой объективную угрозу безоблачному и счастливому грядущему. И они должны отступить.
Уайт еще раз пробежался взглядом по кабинету. Небольшая, скромно, по-спартански обставленная Комнатка, где в течение двадцати лет работал один человек. Правда, следы столь долгого его пребывания здесь не бросались в глаза. «Возможно, — подумал он, — настоящий след Макдональдом оставлен где-то там, в людях, идеях, — в самой Программе и среди звезд…» Уайт все время ощущал мучительное беспокойство, внутренний голос в очередной раз подсказывал: ты не прав, не прав; его терзала жалость ко всем и каждому, и он хотел надеяться, ему не по себе ото всех этих идей вовсе не потому, что он не интеллектуал и не способен мыслить категориями будущего…
— Я не могу рисковать, — произнес он. — Ответа быть не должно. Приступайте к расформированию Программы. Справитесь?
Он поднялся, давая тем самым понять, — дискуссия закончилась.
Макдональд встал.
— Неужели ничто не в состоянии изменить вашего решения? — задумчиво спросил он.
Уайт отрицательно покачал головой.
— Все уже обговорено. Поверьте, вы сделали все возможное.
— Я знаю, что пожелал бы оставить в наследство своему сыну, — сказал Макдональд. — А вот какое наследство оставите вы своему?
Уайт с грустью взглянул на него.
— Это бестактно. Ведь я исполняю свой долг. Итак вы сделаете, о чем я вас прошу?
Макдональд вздохнул, и Уайту показалось, будто жизнь покинула стоящего напротив человека. Ему стало еще тоскливее.
— Прошу предоставить мне свободу действий, — попросил Макдональд. — Мы продолжим изучение послания, будем расшифровывать его содержание. Постепенно изменим и направления прослушивания.
— Уж не собираетесь ли вы пережить меня? — спросил Уайт. — Надеетесь, с моим преемником вам повезет больше?
— У нас с вами разные понятия о времени. Программа может и подождать.
— Во мне вы еще можете видеть человека, который верит в перемены, — сказал Уайт… — Мой преемник, несомненно, отнесется с недоверием к любому изменению, а уж следующий президент наверняка захочет вернуть прежнее. — Он с сожалением пожал плечами и осторожно протянул руку для пожатия, машинально оберегая ее, как делал это во время предвыборной кампании. — Хотя, как знать, — на время вашего руководства, возможно, это и есть наилучший выход. Оставляю вам надежду. Согласен на продолжение Программы, и пусть все ваши люди останутся. Но послания не отправляйте. Все эти распоряжения я подтвержу письменно, в дополнение к записям вашего компьютера. И еще: имейте в виду, в Программе у меня есть свои люди. И они уже получили соответствующие инструкции.
Чуть помедлив, Макдональд пожал президенту руку.
— Ну что ж, прошу прощения, — пробормотал он.
Уайт не знал, как понимать эту фразу Макдональда. Возможно, он извинялся перед самим собой, ибо не смог отстоять дело всей жизни, а может, просил прощения у президента, ведь соглашаясь с ним, по сути, изменял себе ради идеалов собственной страны? Или эти его слова имели отношение ко всему роду людскому, ведь он понимал: человечество никогда уже не получит посланий со звезд?.. Или извинялся перед капелланами, которые, конечно же, надеются, но так и не получат ответа на свое исполненное предчувствий послание… А скорее всего, он просил прощения за все это, вместе взятое.
— Забыл вас спросить о самом важном, — сказал Уайт. — Какой бы вы составили ответ, имея на то разрешение?
Протянув руку, Макдональд взял со стола листок и подал его Уайту.
— Постарались бы ответить просто и понятно, — сказал он и, немного помолчав, добавил: — Такая вот… антитайнопись. Это даже не назовешь оригинальным. Нечто подобное предложено еще Бернардом Оливером более пятидесяти лет назад. Попытка сообщить капелланам то же, что сообщили нам они: кто мы, где живем, как называемся, говорим, мыслим…
Уайт принялся разглядывать листок.
— Держите его боком, — посоветовал Макдональд. — Нам пришлось развернуть изображение, ради сохранения тех же параметров сетки.
Уайт повернул листок и несколько секунд рассматривал его. Потом неожиданно расхохотался. Так же внезапно смех оборвался. Президент вытер платком глаза и нос.
— Прошу прощения, — сказал он. — Меня рассмешил не ответ — тем более я не понял и половины. Но вот здесь как раз есть отец, мать и сын, то бишь ребенок, и мне пришло в голову: капеллане так никогда и
