Нет — они же хотели схватить его в порту. Он работал на себя или на кого-то другого, но не на Императора. В таком случае их вызвал тот, кто работает на Императора в монастыре.
Я знал, кто это. Аббат. Это мог быть только он, ведь только эти двое знали, что камень у меня.
Силлер был прав насчет него. Вполне вероятно и то, что Аббат и вправду был моим отцом. Он мог сказать это, чтобы спасти свою жизнь, но такое не придумаешь вдруг. Его слова звучали искренне. Впрочем, меня это не тронуло — он потерял право на мои чувства. К тому же у меня были более важные дела, чем думать о нем.
Были и другие силы, слепо действующие во мраке ночи. Граждане. Возможно, они и борются за какие-то идеалы, но так же заражены разложением, как и все остальные. Торговцы. Эти заняты лишь одним — прибылями. Но что такое прибыль?
Послышались шаги, они приближались.
— Осторожно! Сейчас обвалится, — произнес низкий властный голос.
— Что за помойка! — ответил ему другой, брюзгливый. — Здесь лет сто никого не было.
— Он рассчитывает, что мы именно так и подумаем. Я бы сам выбрал это место, если бы хотел спрятаться.
Я мысленно проклял его.
— Давайте быстрее, — вмешался третий голос.
Сколько же их всего? Может, я ошибался? Да нет, едва ли.
Затрещало дерево, снова и снова, все ближе ко мне.
— Не видишь, что ли: никого тут нет, — пробрюзжал второй голос.
Никакого ответа, только звук переворачиваемых ящиков.
— Осторожно! Возможно, он вооружен. — Это говорил первый, он подошел уже совсем близко.
— Ну и крысиное же гнездо!
— Уберите этот ящик, разберите завал.
Послышался грохот, валились ящики, потом — треск лопающегося дерева и крик боли. Все эти звуки громом звучали внутри моего убежища.
— Вытащите его!
— Осторожнее! — взвыл второй. — Эти доски впились мне в ноги. Не тащите так сильно!
Затрещала ткань, и снова все перекрыл крик боли.
— О Боже! Смотрите! Сделайте же что-нибудь!
— Вынесем его отсюда, пока пол совсем не рухнул, — приказал первый голос. — Никого здесь нет.
Шаги, перемежаемые воплями, удалились.
Я еще долго ждал в темноте. Лишь спустя несколько часов я выпрямился, пробрался через завал и отправился к Лаури. Поход мой продолжался дольше, чем я предполагал, и она наверняка беспокоилась за меня.
Я взбежал по шаткой лестнице. Мне не терпелось увидеть Лаури, отдать ей камешек и рассказать о своих приключениях. Я буду с ней! А может, она не беспокоится, может, спит, уверенная в моей храбрости и ловкости, спокойно ожидая моего возвращения? Тогда я разбужу ее, она взглянет на меня, еще сонная, а потом широко раскроет голубые глаза и притянет меня к себе…
На кухне было пусто. «Спит», — подумал я и улыбнулся. Потом вытащил камешек из кармана, на цыпочках подошел к двери спальни и прислушался…
Кто-то дышал глубоко и хрипло, что-то бормотал. Я остановился как вкопанный — я услышал страшные слева, которые потом мучили меня бесконечными ночами, слова тихие, как вздох, слишком тихие, чтобы услышать их так отчетливо, как услышал я…
— Майк, — шептала Лаури, — Майк., Майк, Майк.
Я с отвращением отшатнулся. Все стало ясно.
Теперь я знал, почему она спасла меня, почему выхаживала, когда я был болен, почему… Мне не хотелось об этом думать. Она хотела лишь получить камень, и неважно, на кого она работала. Я подкинул камень на ладони… Она его получит. Он будет бесполезен для нее, но все-таки она его заслужила.
«Я развлекаю людей пением», — говорила она.
Эх, Лаури, Лаури!
Найдя кусок бумаги, я написал на нем жженой спичкой:
«У меня нет денег, чтобы заплатить тебе, их забрал Сабатини. Я думал, что нашел нечто ценное, но и это забрал кто-то другой. Жалею, что был так глуп. Может, это вознаградит тебя за все».
Завернув камешек в бумагу, я положил его на стол и вышел на лестницу, чувствуя, как вокруг меня вновь вырастает стена.
17
Есть много способов выжить, но все они сводятся к трем: атаковать, обороняться или укрываться.
Атака требует ловкости, определенного умения и оружия. Оборона основывается на принципе крепости, а скрываться можно двояко: раствориться в окружении или спрятаться, как крот.
В следующие дни я использовал все три способа, чтобы сохранить жизнь, хотя не смог бы ответить, почему хочу жить. Поначалу все происходило рефлекторно, а потом стало своего рода, игрой, искусством ради искусства.
Прежде всего нужно было замаскироваться. Я был одет, как оборванный вольноотпущенник, стал такой же частью города, как дома, склады и прочие развалюхи. Но этого было мало. У меня не было денег, поэтому пришлось бы просить подаяние, чтобы не умереть, а это могло привлечь ко мне излишнее внимание. Кроме того, маскарад мой был ненадежен: враги уже знали, что я выгляжу, как вольноотпущенник. Конечно, таких в городе много, но глупо было самому облегчать им поиски.
Прежде всего требовались деньги. Был лишь один способ раздобыть их, но я не мог отнимать деньги у тех, кто нуждался больше меня. Пришлось охотиться на охотников. Я охотился на них с голыми руками, не желая больше иметь дело с оружием. Хватит с меня убийств.
Терпеливо выжидал я в районе развлечений, внимательно наблюдая за улицами, возможно, надеясь встретить Лаури, желая увидеть ее такой, какой она была раньше. Девушка так и не появилась, зато появились Агенты. Я заметил их, когда они вдвоем шли по улице — они никогда не ходили по одному. Я не знал их, но это не имело значения — все они были одинаковы, все виноваты.
Когда они проходили мимо аллеи, я повернулся и пошел в другую сторону, а потом шмыгнул в ворота. Они мгновенье поколебались, огляделись, вытащили пистолеты и побежали за мной.
Когда тот, что был слева, пробегал мимо, я выставил ногу. Агент споткнулся, я ударил его по затылку, он упал и замер. Второй остановился чуть дальше и обернулся, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте.
— Сэм?.. — позвал он. — Сэм!
Ответом ему была тишина. Он осторожно повернул, нацелив оружие в ночь, а когда подошел поближе, я схватил его за запястье, а второй рукой ударил в живот. Черный сложился пополам. Когда его голова пошла вниз, я коленом ударил его в лицо. Отлетев назад, он ударился головой о стену и мягкой кучей рухнул на землю.
Я быстро содрал одежду с обоих и высыпал в свой кошель содержимое их поясов, прикинув, что заработал около пятисот хроноров. Еще я взял удостоверения, их стоило изучить.
Завернув пистолеты в одежду, я вышел из аллеи, оставив Агентов в чем мать родила. Немного отойдя, я выбросил сверток в мусорный ящик.
Засов на двери магазина легко уступил нажиму руки; заскрипели петли, но внутри было тихо и темно. Я прислушался, но то ли звук никого не встревожил, то ли хозяин просто боялся выйти. Я вошел внутрь.
Свет, пробивавшийся сквозь грязную витрину, был очень слаб, но его хватило глазам, привыкшим к
