за резной столбик кровати. Он чувствовал, как стремительно слабеют, подгибаясь, ноги.
Катриэль жестом указала на дверь:
— Дверная ручка намазана ядом, который проникает сквозь кожу.
Она медленно двинулась к Северану. Руки его соскользнули с резного столбика, и маг бессильно рухнул на пол. Все попытки закричать завершались только мучительным сипением — горло сдавило так, что трудно было дышать.
Эльфийка смотрела на него сверху вниз, и в ее зеленых глазах была печаль. Похоже, то, что она устроила, не доставило ей ни малейшей радости, хотя Северана это вряд ли могло утешить. Сердце его колотилось в груди как безумное, разум безмолвно вопил, требуя шевелиться, бороться, искать выход.
— Я не хочу тебя убивать, — тихо сказала Катриэль. — Мне следовало бы это сделать, но по крайней мере в одном ты прав. Моя честь, чего бы она ни стоила, не дает мне так поступить.
Она присела на корточки рядом с магом, рассеянно поправила мантию, которая скомкалась у него на шее.
Северан попытался дотянуться до своего посоха — тот был совсем близко, стоял прислоненный к кровати. Пальцы мага согнулись, и от одного этого усилия лицо Северана побагровело и облилось потом, однако пошевелить рукой он так и не смог. Катриэль равнодушно следила за его стараниями.
— Вот о чем задумайся, маг: если бы я убила тебя, ты в итоге погиб бы из-за собственной гордыни. Если я чему и научилась, будучи бардом, так это тому, что люди, облеченные властью, тоже уязвимы. И чем могущественнее они себя считают, тем уязвимее становятся.
Северан смотрел на нее, страстно жаждая швырнуть ей в лицо все мыслимые оскорбления, вцепиться обеими руками в ее нежную точеную шею и задушить мерзавку, но мог только хрипеть и сипеть. Катриэль в упор поглядела на него, и взгляд ее отвердел.
— Я тебе не слуга, маг, — сказала она бесстрастно. — Я больше никому не слуга. Именно это я и пришла тебе сказать.
Она поднялась и пошла к двери, а Северан так и остался лежать, отчаянно пытаясь бороться с ядом, который разошелся по его крови. Катриэль открыла дверь и, помедлив на пороге, оглянулась на мага:
— Если у тебя достанет мудрости, ты забудешь обо всех своих планах и вернешься туда, откуда явился. Если ты останешься здесь — умрешь. В этом я тебя могу уверить. — Взгляд Катриэль стал отрешенным, лицо на миг смягчилось, но затем она пожала плечами, отгоняя ненужное чувство. — Считай, что я предупредила тебя из любезности.
С этими словами Катриэль ушла.
Северан лежал на стылом каменном полу, раз за разом предпринимая все более удачные попытки дотянуться до посоха. Ему, наверное, следовало бы радоваться, что вообще остался жив. Все-таки он совершил глупость, позволив себе совершенно забыть об осторожности. Впрочем, сейчас, когда по лицу Северана катились крупные капли пота, он способен был думать только об одном — о мести.
«Она еще заплатит за это оскорбление. Потом заплатит мятежный принц, а за ним и все остальные.
Они заплатят за все».
Глава 17
Из другого конца комнаты Логэйн молча наблюдал за Мэриком.
После многодневного сражения за Гварен все они были вконец измотаны, и тем не менее Мэрик все корпел за столом, строча одно письмо за другим. Логэйн мог только гадать, сколько посланий он написал и собирался написать, но уже трое гонцов поскакали на запад, неся вести о недавних событиях в Баннорн и другие области Ферелдена.
Логэйн был уверен, что известие о возвращении Мэрика все равно обгонит любого скакуна, однако сам принц твердо решил лично обратиться с воззванием к ферелденской знати, покуда еще свежа была память об их победе. В конце концов, она досталась мятежникам дорогой ценой. Потери среди жителей Гварена были просто ужасающие. В стремлении подавить бунт горожан орлесианцы проявили чудовищную жестокость — настолько чудовищную, что Мэрик счел своим долгом повернуть армию назад к Гварену, хотя его солдаты едва держались на ногах и не просто отступали, а бежали от врага, спасая свою жизнь.
Мэрик считал себя виновным в гибели горожан — Логэйну это было понятно и без слов. Он видел, как принц смотрел на улицы, забитые мертвыми телами мужчин и женщин, которые вышли в бой против конных рыцарей только потому, что верили в своего принца, и знал, что вместе с этими людьми умерла частица Мэриковой души.
Это был отчаянный шаг — ударить по захватившим Гварен шевалье спустя считаные дни после того, как эти же рыцари едва не уничтожили их, — и удача улыбнулась мятежникам. Людям узурпатора даже в голову не пришло, что противник может вернуться, и они целиком посвятили себя жестокому избиению неблагодарных горожан. Мэрик был преисполнен праведной ярости, и, даже когда враг наконец сломался и бежал с поля боя, Логэйну пришлось силой удержать принца от того, чтобы бросить армию в погоню. Мятежники понесли слишком тяжелые потери и не в состоянии были предпринять новый поход. Только объединенными усилиями Логэйну и Роуэн удалось уговорить Мэрика не покидать Гварен. Им нужно было восстановить силы и предать огню слишком многих убитых.
Именно этим они и занимались все последние дни. Сжигали убитых. Воздух Гварена пропитался едким дымом, и казалось, что он уже никогда не рассеется. Один только Легион не принимал участия в этих погребальных обрядах. Легионеры оплакивали свои тяжкие потери, но при этом, казалось, радовались, что товарищи погибли в столь славной битве. Перед тем как уцелевшие гномы унесли мертвых соплеменников на Глубинные тропы, Налтур крепко пожал руку Мэрику и заверил, что они скоро вернутся. Логэйн искренне надеялся, что легионеры не угодят на своем пути в лапы порождений тьмы. Его бросало в дрожь при одной мысли, что подобные твари до сих пор, забытые всеми, рыщут буквально у них под ногами.
Вначале Мэрик упорно ходил по улицам полуразрушенного Гварена, смотрел на погребальные костры и повторял слова молитв, которые произносили немногие уцелевшие служители Церкви. Однако, где бы он ни появлялся, все взгляды тотчас устремлялись на него. То, как люди следили за каждым его движением и перешептывались за его спиной, то, как они всякий раз, завидев его, падали ниц и не желали подняться, даже когда он умолял их об этом, — словом, все эти признаки благоговейного преклонения тревожили и пугали Мэрика.
«Он восстал из мертвых, — шептались люди. — Создатель послал его, чтобы наконец освободить всех нас от орлесианского ига». Хотя главная цель Мэрика нисколько не изменилась, люди вдруг поверили, что она достижима. Вдруг поверили в возможность победы, позабыв о сокрушительном поражении при Западном Холме. И Мэрик готов был убить себя, только бы подтвердить правоту этой веры.
Уже доходили до Гварена рассказы о волнениях, которые одно за другим вспыхивали на западе страны, и о жестоких расправах, учиненных узурпатором, — говорили, будто на площади перед королевским дворцом в Денериме уже не хватает места для шестов с отрубленными головами. И все же терпению народа, судя по всему, приходил конец. Ряды мятежной армии росли — все жители Гварена, способные носить оружие, уже влились в нее, и Логэйн полагал, что процесс этот будет продолжаться, когда мятежники двинутся на запад. Доблестный защитник Ферелдена презрел саму смерть, чтобы прийти на помощь соотечественникам. И потому Мэрик, несмотря на все еще шаткое положение мятежников, писал письма, стараясь сильнее раздуть это пламя, как будто способен был сделать это одной только силой воли.
Вполне вероятно, что он и в самом деле был на это способен.
Логэйн пересек комнату бесшумно, ни на миг не забывая о том, что в коридоре за дверью спят солдаты. У мятежной армии осталось совсем мало палаток, а сил устанавливать их и вовсе не было. Большинство солдат просто падали в изнеможении где придется, ловя каждую возможность хоть немного вздремнуть. Большинство солдат по-прежнему голодали. Так было сегодня, то же самое будет и завтра.
— Мэрик, — сумрачно сказал Логэйн, — нам надо поговорить.
