12. Моя земля!
Утром, вытряхивая в окне запылившееся полотенце, Антонина вышвырнула с откоса зубную пасту. На маленькой станции, где поезду было отведено по расписанию стоянки двадцать минут, она отправилась к аптечному киоску, заплатила за зубной порошок и степенно пошла обратно к вагону, как вдруг на солнцепеке, у состава «Минеральные Воды — Москва», увидела человека, страшно похожего на Володю. Похожий на Володю мужчина ел огромную, сочную грушу и, чуть-чуть вытаращившись, смотрел на Антонину.
— Володя? — негромко спросила она.
Мужчина заморгал, уронил объедок груши, широко раскинул бронзовые от загара мускулистые руки и воскликнул:
— Антонина? Я гляжу — и похожа, и не похожа!
— И я гляжу — и похож, и не похож.
Неожиданно друг для друга они крепко обнялись и вкусно, громко поцеловались.
— Губы у вас липкие! — лукаво и счастливо блестя глазами, сказала Антонина.
— Это от груши, — смущенно пояснил он.
И разговор тотчас же начался, веселый, вперебой, сумбурный и в то же время полный нужного им обоим, необходимого, очень важного смысла.
— С курорта еду, — говорил он, — видите, Тоня, как загорел. Вся рожа облупилась, это я уже второй раз наново обрастаю…
— А я к мужу.
— К какому такому мужу?
— Ну, к жениху.
— Не могу ничего понять. Какая-то вы другая, Тоня.
— И вы другой.
— Наоборот, я тот же. Но вы, голову ставлю, — вы работаете.
— Ага! — еще ярче блестя глазами, ответила она. — И давно работаю.
— Значит… вот видите… — растерянно и радостно произнес Володя. — Я же вам говорил, предупреждал…
Ударил неподалеку вокзальный колокол, пассажиры поезда «Минеральные Воды — Москва» побежали вдоль состава. И вдоль Антонининого поезда тоже побежали пассажиры — на всякий случай.
— Хотите, похвастаю? — спросил Володя и близко наклонился к Антонине. — Хотите?
— Ну, хочу! Только быстрее, а то наши поезда уйдут и мы опять много лет не увидимся…
— Так слушайте! — громко и торжественно произнес Володя, но тотчас же сконфузился и заговорил почти шепотом: — Знаете, кто меня на курорт послал? Хотите знать? Серго Орджоникидзе. Сам, лично.
— За какие такие подвиги? — спросила Антонина.
— За какие? — воскликнул Володя. — А просто мы с моими ребятами очень устали на одном деле, «подорвались», как наш Рыжков выразился, а Серго в беседе с нами это почувствовал.
— Что же, вы — инженер сейчас, конструктор знаменитый или кто? — поддразнивая Володю и закрываясь ладонью от пекучего солнца, спросила Антонина. — Кто вы, Володя? Начальник? Заведующий? Помнач? Кто?
Из окна вагона высунулась девушка, загорелая до черноты, с вишневыми губами, в сарафанчике, велела строго:
— Владимир, иди же чай пить, простынет все!
— Жена? — спросила Антонина.
— Товарищ жена! — сказал Володя. — А кто я — это тоже не безынтересно: я — рабочий, и буду им. Вот об этом Серго со мной лично и разговаривал. Я — грамотный рабочий, не робот, как вы, может быть, себе меня представляете, а грамотный, понимающий, что я делаю для чего, — рабочий. Мне предлагали поступить в институт, но я не пошел. Не пошел, Тоня, и все тут. Учусь вечерами и буду учиться вечерами, а днем буду делать дело. Может быть, это смешно, но только мне именно это уже некому сказать, не с кем этим всем поделиться, а вы поймете, потому что вы еще из того, другого мира…
— Вы думаете?
Он посмотрел на нее молча, поморгал и заговорил опять:
— Ну, из этого, какая разница. Но вы знали меня раньше, а они — не знают, и им, пожалуй, смешны даже такие разговоры. В общем, и отец мой, и дед, и, вероятно, прадед не создали своими руками ничего, что представляет человеческую ценность, — помните, у Чехова Лаевский говорит насчет деревьев, что он не посадил ни одного дерева. Я о таких ценностях говорю. Так вот, надо же, черт дери, чтобы люди сажали деревья…
Антонина взглянула на Володю снизу вверх, вздохнула и улыбнулась: «Да, правда, верно, нужно, чтобы люди сажали деревья».
— Вы понимаете! — с жаром воскликнул Володя. — Я вижу, что понимаете! Это неважно, что я сейчас делаю и что делать буду, важно то, что нет теперь, пожалуй, человека, который бы думал про меня, что я из расчета, с дальним прицелом, хочу «пролезть» или что-нибудь такое. А когда один так высказался, то ему мои товарищи — рабочий класс — дружно и совершенно, надо заметить, спокойно разъяснили, что к чему. Ну, да все это пустяки, я очень вам рад.
— И я рада! — ответила Антонина.
— Значит, вы работаете, — немножко чуть рассеянно сказал Володя. — И довольны?
— Довольна! Очень даже!
— Счастливы?
— Бывает, что счастлива.
— И все-таки… выходите замуж?
— А вы не женаты?
— Тут, знаете, все не так просто, — багрово и внезапно краснея, ответил Володя. — Жизнь не так проста, как кажется. Впрочем, вам я могу все рассказать, только времени вот у нас мало.
Он взглянул на часы.
— А не надо рассказывать! — сказала Антонина. — Почему это все непременно рассказывать? Самое главное мы друг про друга знаем? Знаем! Мы друг друга видим, какие мы стали? Видим! А какие были — помним? Помним. Вот и все!
Ударил второй звонок.
— И правда — все! — сказал Володя. — Но мы ведь еще в жизни увидимся?
— Не знаю! — все так же чему-то улыбаясь, ответила Антонина. — Наверное, увидимся. Хотя, впрочем, Володя, мы с вами уже не такие молоденькие, а?
Он подошел к своему тамбуру и взялся за поручень. Поезд медленно двигался.
— Ничего я про вас не успел узнать! — крикнул Володя, вспрыгивая на подножку. — Совершенно ничего!
Антонина еще посмотрела на Володю: он стоял, крупный, в белых широких штанах, в майке, бронзовыми мускулистыми руками вцепившись в поручни. Над ним проводница держала желтый флажок. Состав «Минеральные Воды — Москва» плавно и покойно набирал скорость. «Значит, он теперь в Москве живет? — подумала Антонина и не удивилась. — Да, в Москве. И Серго Орджоникидзе посылал его на курорт. С курорта он возвращается в Москву…»
Наконец и ее поезд тронулся.
Она вычистила зубы новым порошком, умылась, попила чаю с сухарем и брынзой. Ленинград теперь остался совсем далеко, и чем дальше поезд уходил от Ленинграда, тем меньше она о нем думала и тем больше думала о Батуме и о том, что ждет ее там.
Ей все представлялся Альтус сейчас такой, каким она видела его последний раз на вокзале, и она теперь непрерывно думала о нем, не расставалась с ним ни на секунду — смотрела ли в окно,
