совершенно серьезно.
– А ты сам чувствуешь, с какой злостью ты говоришь? – И, не дожидаясь ответа, добавила:
– Становится холодно. Если ты меня отпустишь, я закончу одеваться.
– А зачем? Мы сейчас же идем спать.
Ее охватила паника – но не от слов, а от его тона. Он говорил таким властным голосом, будто готов был кого-то убить. Бренна притворилась, что не поняла.
– Что? Вместе?
– Конечно.
– Сейчас?
Он уже начинал ненавидеть это слово.
– Да, сейчас.
– Но я еще не хочу.
– А я хочу.
– Коннор, да пойми же ты, мне страшно. Я не собираюсь оскорблять твои чувства, но буду откровенна с тобой. Ты же не захочешь… силой, без моего желания… А что это ты сейчас делаешь?
– Заворачиваю тебя в плед Мак-Алистера. Ты перестанешь наконец отпрыгивать, стоит мне прикоснуться к тебе? Это чертовски раздражает. Подними волосы, они мне мешают.
– Я попросила бы оставить меня в покое.
– Ты испытываешь мое терпение.
Ну как он не понимает? Бренна попыталась еще раз объясниться с ним:
– Коннор, у меня нет никакого опыта.
Она не собиралась докладывать ему все подробности. Конечно, он слышит волнение в ее голосе, видит его в ее глазах, чувствует ее дрожь. Любой благородный, заботливый мужчина попытался бы успокоить ее.
– У меня есть опыт.
– И это все? – вскричала она. – Ты считаешь, мне спокойней от твоей опытности?
– А ты хочешь, чтобы я тебя успокаивал? – Казалось, одна эта мысль ужаснула Коннора.
Бренна чувствовала себя глубоко задетой. У нее едва не вырвался стон разочарования. Она заставила себя глубоко и медленно вздохнуть, пытаясь успокоиться.
Но это не помогало.
– Да, я очень хочу, чтобы ты успокоил и утешил меня. Коннор боялся таких слов. Едва ли не впервые в жизни он растерялся. Никакая другая женщина никогда не обращалась к нему со столь странной просьбой.
Женщины всегда охотно шли к нему, с готовностью предлагали свое тело, и, если он был в настроении, он их принимал. Коннор старался доставить им удовольствие, как и они ему. Но девственниц он еще не знал, да он и не взял бы к себе в постель девственницу. Лишь теперь, вспомнив о прежних утехах, Коннор понял, что те женщины, которых он знал прежде, были весьма искушенными и умели ублажить любого мужчину. И конечно, все они обладали гораздо большим опытом, чем он сам.
Но эта нежная, трогательная девушка, стоящая перед ним сейчас, совсем не похожа на тех случайных подруг. Она – его жена, женщина, которая будет носить его имя, растить его детей. Он должен уважать ее, делать для нее все, что от него потребуется, а в эту минуту от него как раз и требовалось утешить, успокоить ее, помочь преодолеть страх. Но он ума не мог приложить, как это сделать.
Сколько он ни ломал голову, он так и не смог ничего придумать. Более того, никогда в жизни он не присматривался, как другие мужчины ладят с женщинами. Даже его брат Алек. Что же теперь ему делать? Не признаваться же Бренне в своей беспомощности? Вдруг она заплачет? Слез он не выносил, как и брат. Тот всегда уходил из зала, если его жена начинала всхлипывать, и возвращался, только когда ее глаза высыхали и можно было спокойно говорить с ней.
Но он не собирался следовать примеру брата. Если он сейчас уйдет от Бренны, он не заполучит ее в постель. Черт побери! Наверняка она воспримет его шаг как отсрочку!
Похоже, есть только один выход из этого сложного положения. Придется помочь ей избавиться от ее глупых страхов, и не важно в конце концов, сколько времени на это уйдет.
И он, быть может, впервые вознес молитву о немыслимом – о понимании.
– Хорошо. Я решил тебя успокоить.
– Правда? – Она с волнением посмотрела на него.
– Ну да, да. Только сперва объясни мне, что я должен делать. Начинай.
– Не время для шуток, Коннор.
– А я не шучу.
– Ты что, серьезно? Так это правда?
Его хмурое лицо было красноречивее любого ответа. Она поспешила успокоить Коннора.
– Ну конечно, ты говоришь правду. Ты – лаэрд, ты никогда не лжешь.
– Так что же?
Бренна кивнула ему и не вымолвила ни слова.
– Бренна…
– Да я же думаю! – воскликнула она. – От твоего нетерпения и я нервничаю, пойми. Знаешь, очень трудно объяснить, что значит успокоить. Мне так не хочется все испортить.
Она снова умолкла, и ему показалось, что прошел целый час. Коннор не понимал, над чем она так долго размышляет. Он же не просил ее разгадать какую-то трудную загадку. Так почему она ведет себя так, будто он загадал ее? Ей-богу, он не знал, сколько еще сможет простоять рядом и не коснуться ее тела. Неужели она не видит, что творит с ним? Нет, конечно, не видит. Она занята мыслями об успокоении. Кажется, она вообще разучилась говорить и даже забыла, что так и не надела верхнее платье. Но он-то не забыл!
Бренна в задумчивости стояла, стягивая на груди рубашку, но в разрезе он видел мягкую округлость ее груди.
Какое мучение! Он не мог отвести от нее взгляда. Коннор понял, что, если сейчас не прикроет ее чем- нибудь, он потеряет над собой контроль. Ему хотелось провести пальцами по ее гладкой соблазнительной коже, очень-очень нежно, а потом сдернуть с нее тонкую, как воздух, рубашку.
И уж наверняка, черт побери, тогда она перестанет думать об успокоении.
Коннор быстро обернул Бренну пледом, накинув его длинный конец ей на плечи и спустив его ниже, на грудь, и потом завязал его на талии поясом из веревки. При этом он ладонью намеренно коснулся ее обнаженной кожи, и не один раз, а два, пока ее кутал, и дьявол его побери, если это прикосновение не поразило его, как удар грома!
Хотя он плотно завернул ее в плед, это не помогло; единственное, чего сейчас хотелось Коннору, – сорвать с Бренны и плед, и рубашку.
Но вместо этого он стоял и смотрел вдаль.
– Я так благодарна тебе, что ты думаешь об этом. Он был озадачен ее словами.
– Благодарна? – Да.
Он посмотрел на нее тяжелым взглядом:
– Ну и о чем, по-твоему, я думаю?
– Об успокоении.
Коннор не засмеялся. Она все равно не поймет, что его рассмешило. Может быть, когда-нибудь он ей об этом скажет…
– Ты мне так еще и не объяснила, чего хочешь.
– А когда ты был маленьким, неужели твоя мама…
– Она умерла.
– Мне очень жаль.
– Почему?
– Да потому, что она умерла. А отец? Разве он никогда не утешал тебя?
– Нет.
– Почему?
– Он умер. Вот почему.
