грузовик с углем, принадлежавший угледобывающей компании, и разрядил винтовку в двигатель. Его дядю убили детективы, нанятые компанией, а еще один его дядя умер от силикоза. Его предки бастовали против компании «US Steel». Так что Джимми Моран был самым что ни на есть настоящим рабочим человеком, каким Джозефу Д. Диселло, к примеру, не дано было стать, проживи он свою гнилую жизнь хоть тысячу раз.
О том, чтобы выдвинуть свою кандидатуру на пост председателя профсоюза, Джимми Моран размышлял всего один вечер. Прошло четыре месяца после операции на позвоночнике. Он подумал о всех плюсах и минусах начала избирательной кампании – первой в его жизни. Конечно, Джина бы эту идею не одобрила, но спина у Джимми больше не болела, он стал владельцем красавца «крайслера» выпуска тысяча девятьсот пятьдесят шестого года и чувствовал себя преотлично. Он не видел ни единой причины, почему бы ему – человеку с долгим рабочим стажем, порядочному, сменившему на рынке так много разных работ, – не стать председателем профсоюза.
И все же он поразмышлял один вечерок о своей кандидатуре, а проснувшись на следующее утро, решился. Слабо сказать – «решился». Он был просто-таки твердо убежден в своей правоте. Это было потрясающее чувство. Это было все равно что проснуться рядом с любимой.
Так что Джимми Моран вернулся на оптовый овощной рынок в Бронксе всего через четыре месяца после операции. План у него был таков: несколько дней посвятить избирательной кампании, а затем официально выйти на работу. Он приехал на рынок спустя несколько часов после полуночи, в то время когда к рынку на загрузку съезжались доставочные фуры. Въехав в главные ворота, Джимми остановился поболтать с Бахиз, арабской женщиной, которая проверяла у водителей идентификационные карточки. Бахиз была весьма недурна собой, поэтому с ней все заигрывали. Кроме того, она была единственной женщиной, работавшей на рынке, – по крайней мере, за двадцать пять лет без малого Джимми здесь других женщин не замечал.
– Бахиз! – сказал Джимми. – Кто тебя выпустил из гарема?
– О господи! Это Джимми. Что, уже на работу? От звонка до звонка? – спросила жующая резинку Бахиз.
– От звонка? До звонка? Уж больно это похоже на «грыжу позвонка». Ты такого при мне не говори, радость моя. Как тебе моя новая машина?
– Очень красивая.
– Угадай, какого года.
– Не знаю.
– Ну попробуй угадать.
– Не знаю. Тысяча девятьсот шестьдесят восьмого?
– Смеешься?
– А какого? Шестьдесят шестого, что ли? Откуда мне знать?
– Бахиз! Пятьдесят шестого!
– Ой, правда?
– Глаза разуй хоть разок, Бахиз.
– Ну откуда мне знать? Я твою машину и не вижу почти – темнотища еще.
– А женщинам она очень нравится, моя радость. Я тебя как-нибудь покатаю. Ты бы мне не отказывала столько лет, если бы я раньше водил такую шикарную машину, правда, Бахиз?
– Ой, Джимми. Ну тебя к чертям.
– Здорова ты ругаться, Бахиз. Слушай-ка, не угостишь парочкой фиников?
Иногда у Бахиз бывали потрясающие финики. Те сушеные финики, которых было полным-полно на оптовом овощном рынке в Бронксе, большей частью привозили из Калифорнии. Но, отведав фиников Бахиз, Джимми Моран уже не мог в рот взять ни одного калифорнийского финика. Некоторые из лучших павильонов на рынке закупали импортные испанские финики, и они были очень вкусные, но дорогие. Кроме того, испанские финики поступали на рынок в коробках, обтянутых пластиком, и в эти коробки нельзя было залезть и стащить горсточку-другую на пробу.
А у Бахиз порой бывали просто невероятные израильские финики, и она всегда угощала ими Джимми. Мать Бахиз присылала ей финики с Ближнего Востока авиапочтой, это было дороговато, но того стоило. Все знали, что таких фиников, как в Израиле, больше нет нигде в мире. Вкус у израильских фиников был как у засахарившегося меда. А шкурка – будто тонкий слой карамели.
Но в ту ночь у Бахиз фиников не было.
– Все, Бахиз, я забыл про тебя, – сказал Джимми Моран. – Никакого от тебя толка, старая ты летучая мышь.
– Надеюсь, кто-нибудь врежется в твою тупозадую колымагу! – ответила ему Бахиз, и они улыбнулись друг другу и помахали руками на прощание. Джимми остановил машину около ангара братьев Графтон, где в последнее время работал. Это был один из самых больших оптовых складов на рынке, и совсем неплохо было начать избирательную кампанию с этого павильона. Братья Графтоны имели неплохую прибыль, и вот почему: Сэлви и Джон Графтоны скупали залежавшийся товар за гроши. Потом они нанимали людей для сортировки товара, большая часть которого была попросту гнилой. То, что оставалось, работники заново упаковывали. Графтоны втрое экономили на дешевой доставке, сбывая товар дешевле всех остальных. По большому счету, это был самый натуральный обман.
Сэлви и Джон Графтоны на этом деле здорово разбогатели, у них во Флориде было несколько собственных ферм, где выращивали скаковых лошадей, но при этом вся их оптовая империя воняла, как навоз, из-за того, что на их складах валялись кучи гнили, а уж крыс на складах Графтонов водилось больше, чем на любом другом складе на рынке. Продукцию Графтонов можно смело было назвать мусором.
На рынке были другие склады, где к товару относились очень требовательно, где торговали только красивыми, качественными овощами и фруктами. В северных складах работал один русский еврей, которому каждый день доставляли самолетом свежий цикорий с маленькой семейной фермы в Бельгии, и это был самый лучший цикорий в мире. Еще был филиппинец, который продавал ежевику в феврале по пять долларов за пинту оптом, и покупатели с радостью брали ежевику за эту цену, потому что ежевика была просто фантастическая и стоила того. Склад Графтонов, конечно, в этом смысле ни в какое сравнение не шел.
Джимми Моран работал на Графтонов почти двадцать пять лет – грузчиком, водителем, сортировщиком овощей, да мало ли кем еще. Вот только ему никак не удавалось получить работу в конторе. Работу в конторе на оптовом овощном рынке в Бронксе всегда было найти непросто. Тут была большая конкуренция, а побеждали в ней те, у кого было хорошо с математикой. Как бы то ни было, на складе у братьев Графтон трудились сотни простых работяг, и Джимми был знаком почти со всеми.
Джимми Моран зашагал вдоль погрузочных платформ складов братьев Графтон. Он шел, забросив за спину тяжелый джутовый мешок, наполненный агитационными значками, который получил из мастерской днем раньше. На значках красовалась надпись: «ДИСЕЛЛО НЕ ЗА НАС, ТАК ПУСТЬ ЕГО НЕ БУДЕТ С НАМИ. ДЖИММИ МОРАНА В ПРЕДСЕДАТЕЛИ». Значки были большущие, диаметром с грейпфрут, с черными буквами на желтом фоне. Джимми лавировал между штабелями ящиков, витринами с овощами и автокарами, всем раздавал значки, со всеми разговаривал. При этом он старался говорить на личные темы.
– Привет, Сэмми! Твоя жена по-прежнему дает тебе обед с собой?
– Привет, Лен! Ты все такой же любитель соснуть, когда работы нет?
– Привет, Сонни! Все еще работаешь с тем ненормальным ублюдком?
Он раздавал значки, пожимал работягам руки, и снова раздавал значки, и снова пожимал руки. Настроение у Джимми Морана было преотличное. И спина совсем не болела. Он чувствовал себя отдохнувшим, полным сил. За несколько часов он обошел склады Графтонов.
Он увидел своего старого приятеля Херба. Тот разговаривал с молодым грузчиком. Джимми крикнул:
– Здорово, Херб! А это кто? Твой новый бойфренд?
Джимми заметил еще одного грузчика, который был немного старше его сына Дэнни. Парень покуривал марихуану, спрятавшись за витрину с дынями. Джимми крикнул:
– Полиция! Ты арестован, наркоман несчастный!
