не так плохо. Ибо скверные переводы, именно благодаря своей скверности, подстегивают воображение читателя и вызывают желание продраться сквозь текст или же, наоборот, от него абстрагироваться: они пришпоривают интуицию. Но тут такая возможность исключается: переводы эти несут отпечаток самоуверенного, невыносимого стилистического провинциализма; и единственное оптимистическое замечание, уместное по их адресу, — что столь низкопробное искусство является бесспорным признаком культуры, крайне далекой от декаданса'.
Есть тут и ирония, есть и пессимизм, при желании можно найти даже оттенки снобизма, но к русской литературе это не имеет никакого отношения. Далее в статье Бродского читаем: 'Русская поэзия вообще и Мандельштам в частности не заслуживают того, чтобы с ними обходились как с бедными родственниками'; 'Помимо метафор русская поэзия дала пример нравственной чистоты и моральной стойкости, что выразилось более всего в ее приверженности к так называемым классическим формам без всякого ущерба для содержания. В этом коренится ее отличие от западных сестер'.
Выходит, что не русская поэзия, как считает В.Полухина, вызывает опасения у поэта, а 'расхищение англоязычной культуры, упадок ее мерил, уклонение от духовного вызова'.
Разница во взглядах влечет за собой многочисленные неточности и несоответствия в интерпретации автором монографии поэтических текстов Бродского. Сравнивая буквы со стоящими в очереди советскими гражданами в данном выше отрывке, В.Полухина не приводит цитату из стихотворения. Восполним этот пробел, чтобы показать, что у Бродского нет ни слова ни о гражданах, ни о товарах первой необходимости:
Приписывая Бродскому свои собственные мысли, В.Полухина, вероятно, ориентируется на другое стихотворение поэта. В нем действительно есть описание очередей, но отсутствует какой бы то ни было обличительный пафос:
В маленьких городках узнаешь людей не в лицо, но по спинам длинных очередей; и населенье в субботу выстраивалось гуськом, как караван в пустыне, за сах. песком или сеткой салаки, пробивавшей в бюджете брешь.
С точки зрения времени, нет 'тогда': есть только 'там'. И 'там', напрягая взор, память бродит по комнатам в сумерках, точно вор, шаря в шкафах, роняя на пол роман, запуская руку к себе в карман ('Келломяки', 1982).
При разборе текста, особенно поэтического, нельзя опираться исключительно на интуицию, необходимо постоянное обращение к лингвистическому анализу. Значение безличных инфинитивных конструкций с частицей 'не' ('Больше уже ту дверь не отпереть ключом'; 'и не включить плечом электричество в кухне') неизбежно включает модальный оттенок сожаления или опасения. Сравните: Мне не привыкнуть к этому климату; Ему не сдать экзамен; Нам не успеть на поезд. Причем в отличие от личных конструкций (Я не могу (не хочу, не буду…)) в инфинитивной конструкции причина невыполнения того или иного действия часто обусловлена не желанием человека, а внешними обстоятельствами. Сравните: Я не могу прочитать этот текст за десять минут, (потому что недостаточно хорошо знаю язык, — а кто-то другой может) — Этот текст не прочитать за десять минут (текст очень большой, поэтому никто не сможет это сделать).
Инфинитивные конструкции с частицей 'не' употребляются в том случае, если в качестве причины выступают не физические ограничения человека, а судьба, рок, жизненные обстоятельства — звезды на небе не складываются, поэтому и не получается осуществить то, что хочется. Присутствие рокового вмешательства обусловило широкое применение отрицательных инфинитивных конструкций в поэзии: 'Вам не понять моей печали' (романс); 'Но дни бегут, бегут года, — Им не сойтися никогда' (М.Лермонтов); 'Не бродить, не мять в кустах багряных Лебеды и не искать следа. Со снопом волос твоих овсяных Отоснилась ты мне навсегда' (С.Есенин); 'Уж не мечтать о нежности, о славе, Все миновалось, молодость прошла! Твое лицо в его простой оправе Своей рукой убрал я со стола' (А.Блок).
Что же получается у Бродского? Хотел бы вернуться в прошлое, но нет возможности из-за рокового стечения обстоятельств. Впрочем, за этим не следует ни истерики, ни обвинений, ни сарказма — только печальный итог, сухая констатация собственной 'смерти': 'Эта скворешня пережила скворца'. Но ведь скворец, он же автор этих строк, еще жив! Человек рассматривает себя как 'мертвеца', если умерло все лучшее, что было в его жизни, исчезли розовые облака, 'кучевые и перистые стада' юности.
'С точки зрения времени, нет 'тогда'', — пишет Бродский. Категория времени — философская категория. Она многолика. О каком времени идет речь в этом отрывке? Возможно, о жизни человека, о его внутреннем состоянии. А здесь время теряет свою одностороннюю направленность и может двигаться в обоих направлениях. То, что живо в сердце, и есть настоящее, тем более для человека, который считает себя 'умершим'. Отсюда стремление, 'напрягая взор', вспомнить все, что осталось в прошлом, вспомнить до мельчайших подробностей: и замысловатую бородку ключа, и как обычно, входя в комнату, плечом включал электричество, и радость от предчувствия долгожданной встречи.
Время остановилось, мир раскололся на две части: 'здесь' и 'там', и только это имеет для поэта значение. И 'там' — в той жизни — 'память бродит по комнатам в сумерках, точно вор', как будто вспоминать прошлое это преступление. А может быть, не преступление, просто когда-то раз и навсегда он запретил себе думать о том времени: бесполезно ворошить то, что невозможно вернуть, ничего, кроме боли и отчаянья, это не принесет. Но память вновь и вновь возвращается к болезненной теме, 'запуская руку себе в карман', по крупинкам собирая то, что прошло, но не утратило своего значения.
Не очереди за 'сах. песком' составляли суть жизни Бродского 'там', в России, а нечто другое, что дорого, но безвозвратно потеряно. Конечно, можно по-разному комментировать поэтический текст. Кому-то может не понравиться слово 'скворешня': мол, слишком уж пренебрежительно Бродский говорит о своем российском доме. Однако, согласитесь, что 'скворешня', в отличие, например, от собачьей конуры, обладает в русском языке положительным, даже отчасти романтическим смыслом, к тому же подобные обвинения не имеют ничего общего с серьезным анализом.
Что касается конуры, то она тоже встречается у Бродского, но совсем в другом контексте. Сравните:
'Сущность всех моих путешествий (их, так сказать, побочный эффект, переходящий в их сущность) состоит в возвращении сюда, на Мортон-стрит[15]: во все более детальной разработке этого нового смысла, вкладываемого мною в 'домой'. Чем чаще возвращаешься, тем конкретней становится эта конура. И тем абстрактней моря и земли, в которых ты странствуешь. Видимо, я никогда уже не вернусь на Пестеля[16], и Мортон-ст. — просто попытка избежать этого ощущения мира как улицы с односторонним движением'
('После путешествия, или посвящается позвоночнику', 1978).
