и бесповоротно тупа. Так она и ушла прочь, вполголоса напевая «Боевой гимн Республики».
Секунду я неподвижно стояла на широком тротуаре, о который за моей спиной шаркали ноги слонявшихся по магазинам горожан и туристов. Потом с яростью ввалилась назад в «Беовульф букс» и с ходу заехала рукой по стенду с моими книгами, повалив все на пол.
Подойдя ближе, Анита подперла бока кулаками и укоризненно сказала:
— Ладно, потом объяснишь, почему сделала это. Но нельзя ли сейчас подписать книги людям, дождавшимся конца представления?
Я обвела помещение глазами. Присутствовавшие, все как один, смотрели на меня.
Первой очнулась загорелая дама:
— Милочка, я захвачена. Дайте два экземпляра.
— Бросайте писанину, — посоветовал человек, стоявший следующим. — Снимайте себя на видео. Запросто перебьете сюжет с китом, честное слово.
К моменту когда я загладила инцидент, постаравшись обернуть его на пользу и избавить себя от репутации слишком взрывоопасного человека, время, назначенное для встречи Люка, давно прошло. Припарковав машину через дорогу от учебного го родка, я рысью заспешила по тротуару, прислушиваясь к мелодичному шуму детских голосов. Стараясь высмотреть мальчика сквозь ограду, чуть замешкалась на переходе. Л юк знал, что ждать моего прихода нужно только на детской площадке. Увидев детей, весело облепивших металлические перекладины, я вспомнила свои ощущения от загрубелых ладоней и ободранных коленок и чистую радость шестилетнего ребенка. Нужно постараться не выглядеть взволнованной или слишком сердитой.
Оставалось непонятным, чего ради Шенил заявилась в «Беовульф букс»: составляла список книг для сожжения или ради простого удовольствия, чтобы выбить меня из колеи?
В ушах продолжала звучать ее совершенно особенная речь, насыщенная заменявшими грамматику формальными оборотами. Язык, взятый из Библии короля Якова и пропущенный через автостоянку. Она говорила о Люке в терминах, абсолютно определенных и в то же самое время выраженных косвенным образом. В голове опять застучало: «Девочка… Я еще не начинала».
На переходе остановился зеленый пикап «додж» на несоразмерно огромных колесах, разрешая пересечь мостовую. Хотя вид машины казался по-городскому лощеным, в салоне сидело целых четверо с собакой, точно как в «Гроздьях гнева» Стейнбека. Перейдя улицу, я услышала, как машина тронулась с места, внушительно рыча.
В кузове пикапа сидела девчонка-подросток с лунообразным лицом и маленьким ярким, как роза, ртом. Шилох. Я окаменела. Словно обвинитель, назначенный «Оставшимися», она смотрела на детскую площадку. И не она одна. Туда же смотрели все «Оставшиеся».
Пикап медленно ехал вдоль изгороди, и я побежала следом за ним.
Несколько секунд мне удавалось не отставать. Наконец двигатель взревел громче, и машина резко ушла вперед. Я осталась на месте, моргая и пытаясь определить, кого только что видела в кабине: завитки рыжих волос и тонкая женская рука… Наверняка Табита. Я попыталась выругаться, но горло до невозможности пересохло.
— Берут на пушку. Такая у них тактика, — сказал Джесси.
— Тактика террора.
Свернув на запад, я опустила солнцезащитный козырек. Мы быстро поднимались в направлении западных отрогов Камино-Сиело.
— Разыгрывая сцену, Шенил Вайоминг хотела задержать меня в «Беовульф букс». Они спланировали так, чтобы я не успела к окончанию занятий.
Ни Шенил, ни Табита не знали, что на такой случай у Люка была специальная инструкция: ждать меня на детской площадке, и не важно, как долго. Вероятно, они надеялись подкараулить мальчика, когда он пойдет домой один или будет стоять у ворот в ожидании, пока кто-то не назовет его имя или не помашет рукой из машины… По спине побежали мурашки.
Мы мчались по дороге вдоль бесконечной ленты серо-голубого чапараля. Местами заросли кустарника прерывали глыбы песчаника. Растрепывая прическу Джесси, в приоткрытое окно бился холодный ветер. Среда, раннее утро. В дорогу Джесси надел черную куртку и защитного цвета джинсы поверх лангета, закрепленного на правой ноге.
— Меня кое-что беспокоит, — вдруг сказал Джесси. — Шенил не просто так читала «Литиевый закат». Кроме устроенного ими спектакля, просматривается явный интерес к твоей персоне.
Впрочем, у меня недоставало времени об этом подумать. Мы свернули на дорогу, шедшую к дому Табиты, и, миновав грязные колдобины, подъехали вплотную к строению. Я заметила, что кто-то уже выкосил газон. Сорняки были выдерганы, а на крыльце стояли горшки с бегонией.
Приближаясь к двери, я сказала:
— Лазеры к бою, пленных не брать.
И, подойдя, нажала на кнопку звонка.
Дверь со скрипом отворилась, и я увидела на пороге Табиту с круглыми, будто от выпитого вина, глазами и прижатым к губам карандашом. Для вечера, который проводят дома в компании с мольбертом, она была одета даже элегантно, в розовую шерстяную кофту без воротника и длинную, драпировавшую фигуру юбку в цветочек.
— Мы должны поговорить о Люке, — сказала я. Глаза Табиты метнулись в сторону «эксплорера», и я тут же поправилась: — Нет, мы не взяли его с собой. С мальчиком ты не увидишься. Сегодня ты лишила себя этой возможности.
Табита задумчиво постукивала карандашом по губам.
— Что здесь делает Джесси?
— Он со мной.
Опирающийся на алюминиевые костыли Джесси развернулся в нашу сторону. Табита пристально посмотрела на него. Тук-тук-тук… Карандаш и ее пальцы, перепачканные краской.
— Табита, — с выражением проговорила я, раздосадованная тем, что не могу удержать ее внимание, — если ты или кто-либо из «Оставшихся» еще раз появится вблизи от Люка, директор школы тут же вызовет полицию. Если пойдешь за ним или попробуешь заговорить — оформлю судебный запрет. Поняла?
Моргнув, Табита продолжала водить карандашом по алым губам, как помадой. Наконец она сказала:
— Нельзя запретить матери видеться со своим ребенком.
— При таких обстоятельствах? Спорим, что можно?
Карандаш замер.
— Не знала, что ты можешь быть такой мстительной.
— Прости-прости? Как?
— Все, чего мне хотелось, — это один-единственный взгляд. Чтобы своими глазами увидеть: с ним все хорошо. Один короткий взгляд… Но по-твоему, и этого взгляда слишком много.
В ушах у меня застучало.
— Есть постановление. Ты бросила сына, оставила Брайана одного, так что понадобится решение суда, чтобы увидеть Люка. Разумеется, с ним все хорошо. Теперь.
Табита скрестила на груди руки.
— Откуда тебе знать? Да еще такая уверенность… Ты ему не мать. Ты его не носила, грудью не кормила. Да ты… ты приходящая няня.
Интересно, почему она не воткнула в меня свой карандаш, прямо меж глаз? Я стояла молча, оскорбленная в лучших чувствах, и надеялась, что Джесси вот-вот подойдет и поможет… Но он остался стоять у гаража, взирая на происходящее.
В дверях появилась еще один силуэт, на сей раз мужской. Питер Вайоминг.
— Мисс Делани… Табита, пусть она войдет.
Мои глаза округлились от удивления, а Табита чуть не подпрыгнула на месте. Я чувствовала,
