сказала:
— Не бойтесь, мы уйдем оба.
И вышла на улицу, навстречу свежему воздуху, от которого по коже побежали мурашки. Танцовщицы двигались в едином ритме, словно цирковые лошади на небольшой арене. Подойдя, я обратила внимание на их почти идентичную внешность. Светловолосые и хорошо сложенные, они обладали артистизмом, который появляется лишь у девочек, выступающих в соревнованиях — за голубые ленты, за титул королевы вечера, за всякое лидерство. Танцовщицы оказались сестрами-тройняшками.
Шилох дала свисток и громко скомандовала:
— Упали и отжались тридцать раз! — Как только девочки приступили к упражнениям, Шилох приблизилась к Джесси. — Девочки занимаются специальной подготовкой.
Она произнесла это тоном, не терпящим возражений.
— Для чего? — поинтересовался Джесси. — Готовятся к учениям НАТО?
Сзади подошел Вайоминг:
— С вами стараются говорить вежливо. Но вы нарушаете покой юных леди.
— По-моему, «нарушать покой» — это больше по вашей части, преподобный пастор Вайоминг.
Пастор внимательно посмотрел на костыли.
— Вид немощи всегда лишает покоя. — Джесси даже не двинулся с места, но я дернулась, словно от боли. — Эти юные девушки исполнены силы, угодной Господу. Их сила — знак добродетели и чистоты. Что касается человеческой слабости, то слабость — это всегда знак разложения, наказывающего нашу греховность.
Джесси перенес вес тела на другую ногу. Он был выше, чем Вайоминг, — шесть футов и примерно один дюйм, поэтому смотрел на собеседника сверху вниз.
— Наверное, когда привык издеваться над трупами у похоронных контор, живые цели кажутся более страшными.
— Если сеять разложение в умах, получишь разложение во плоти. И оно пойдет дальше. Что бы вы ни сделали, вам предстоит раскаяться. Если только не хотите оказаться в аду.
— Я был там и сделал так и получил это инвалидное кресло.
К нам во двор вышла Табита, держа на подносе лоток со льдом и высокие стаканы с холодным чаем. На подносе лежали крекеры, украшенные крестиками из сыра.
— Вот, пожалуйста, — проговорила она робко, будто желая всем угодить. — Пастор Пит?
Обернувшись, Вайоминг заметил поднос:
— Что это?
Табита протянула угощение его преподобию. Замотав головой, тот с отвращением произнес:
— Убери прочь!
И отпихнул поднос, который тут же перевернулся. В траву полетели и крекеры, и стаканы, облившие Табиту чаем. Все озадаченно стояли, молча и не двигаясь с места, лишь мелодия продолжала нестись из музыкального «ящика» Шилох, громко раздаваясь в горном воздухе.
Вайоминг приказал:
— Убери это!
С пятнами на щеках, едва дыша, Табита бросилась на колени, собирая осколки.
Я сказала:
— Джесси, едем отсюда.
Внезапно со стороны дома послышался голос:
— Питер! Питер Вайоминг!
В проеме сдвижной двери показалась голубая ковбойская шляпа. Играя желваками, пастор вытер лоб тыльной стороной ладони. Шенил позвала еще раз. Раздувая ноздри, с побелевшими от ярости губами, он пошел к дому, бормоча себе под нос:
— Разложение. Разложение нарастает. — Вдруг, обернувшись, он крикнул, обращаясь к Джесси: — Разложение! Хочешь доказательств? Вспомни англичанина Стивена Хокинга. Ученый, понимаешь ли… Он заплатил за это!
Развернувшись на одном костыле, Джесси заковылял через лужайку. Табита стояла молча и ничего не ответила, когда я негромко с ней попрощалась.
Обогнув дом, мы увидели голубой пикап, припаркованный рядом с моим джипом. Через выходившее на площадку перед домом окно можно было наблюдать, как Шенил расхаживает вокруг Вайоминга и что-то говорит, сопровождая слова жестами. На крыльце стоял мелкий хулиган «Оставшихся» Курт Смоллек, рябой и стриженый, скрестив руки на груди, как настоящий вышибала.
Я забралась на сиденье «эксплорера», и через минуту рядом со мной оказался Джесси. Захлопнув дверь, он уставился прямо перед собой.
— Он заметно вышел из себя, — сказала я.
— Заметно.
Несколько секунд Джесси сидел молча. Я начала опасаться, что он принял фанатичные речи Вайоминга близко к сердцу. Но Джесси просто спросил:
— Знаешь, что у них в гараже? До самого потолка сложены запасы пищи в ящиках.
Я замерла с ключом зажигания, вставленным в замок.
— Кукурузные хлопья и консервированный фарш?
Он кивнул.
— А еще вяленое мясо, триста ящиков «Тампаксов», холодильник, полный сушеной картошки, банки с «Тейтер-тот» и «Редиуип». И еще кое-что с надписью: «Календарь „Откровения“». Сто клеток, в которых крестиком отмечают известие о справедливости очередного библейского предсказания. Это отсчет оставшегося до события времени.
— И что?
— Отмечены девяносто пять.
Неожиданно в окно машины постучали. Еще сюрприз: тоже мне, вишенка в мороженом. Рядом с машиной сгорбилась Глори, моя давешняя фанатка из книжного магазина.
Она заговорила сдавленным шепотом:
— Хочу сказать, чтобы вы знали: мне действительно очень понравилась ваша книга. Правда, совершенно замечательно.
— Хорошо. Я поняла.
— Пожалуйста, поверьте мне. Эван, вы должны… — Она схватилась за рамку бокового стекла.
— Что случилось? — спросила я. — Почему все засуетились?
— А вы не слышали? Он умер.
— Кто умер? — переспросил Джесси.
Глори с опаской осмотрелась кругом.
— Тот сумасшедший. Человек, который ворвался в церковь и набросился на пастора Пита. Умер сегодня днем.
Джесси постучал в мою дверь следующим утром в семь. Прежде чем войти, он всегда стучат, хотя имел свой ключ. Наверное, это был особый ритуал. Траву и желтый гибискус ярко красил резкий утренний свет. Небо обещало хорошую погоду, а утренний ветерок казался даже приятным. Еще не переодевшись с ночи, я пила первую чашку кофе. Судя по ритмичному сопению, Люк еще не проснулся.
Джесси был одет для судебного заседания — черный костюм, белоснежная рубашка и королевский синий галстук. Вкатившись на кухню, он бросил на стол свежий выпуск «Ныос пресс»:
— Местные новости, первая страница. Его опознали.
Судя по тону, Джесси готовился меня удивить.
Я нашла искомое чуть ниже сгиба.
Известный врач из Санта-Барбары скончался вчера от ранений, полученных в момент наезда грузовика, сбившего его при переходе
