оторванные от мира. Ненавидела серое типовое жилье и четко выверенный распорядок. Еле выдерживала, когда Брайан уходил в море на несколько месяцев.
Наверное, Табита сильно страдала от одиночества. К своему огорчению, я не испытывала никакого сочувствия. Вероятно, потому что мой отец служил во флоте. Я выросла в семье военного моряка и сама считала себя хорошим солдатом, только маленьким. Естественно, что Брайан нисколько не отличался от меня и верил, будто его жена станет такой же. Он ошибся.
Табита сходила с ума — так она говорила мне. Она просто не могла этого выносить: самой заботиться о себе, спать одной, сидеть в четырех стенах с орущим ребенком. Его нет, а она все время одна. «Уходи с флота» — так сказала Табита. Что в семье Делани считалось темой запретной. Тем, что нельзя говорить никогда. Лучше уж сразу вырвать себе сердце. В итоге Брайан больше не считал жену наивной и чувствительной, хотя не мог не понимать, что она настоящая женщина, она действительно молода и нуждается в его внимании.
В тот раз эскадрилья брата должна была отправиться в вояж по Тихому океану. Само собой, стенания и угрозы Табиты прошли мимо.
«Как паршиво. Я вовсе не собираюсь стать матерью-одиночкой — попробуй, и скоро ты поймешь, каково оно. И почему тебе не устроиться на „Юнайтед эйрлайнз“?»
Брайан смотрел на Табиту как на пустое место. Какого черта? Чего ради он должен пилотировать «737-й»? Брайану предстояло нечто иное: взлетать на «F/A-18» с авианосца «Констеллейшн». У него и так была работа… Черт побери, лучшая работа на этой планете!
Она бросила их с Люком за неделю до того, как Брайан ушел в поход. Брат позвонил мне в слезах и спросил, не приму ли я его сына.
По дороге домой я заехала навестить Ники. Решила проверить, как она перенесла похороны. Наши дома стояли бок о бок, занимая один и тот же участок возле Старой миссии Санта-Барбары. Вдвоем с Карлом они занимали дом в викторианском стиле, фронтоном выходивший на улицу.
Я жила в небольшом домике для гостей, стоявшем в глубине большого сада. К моему появлению дом уже покинули последние гости.
Нарядно одетые дети еще играли в мяч на дороге, а из открытых дверей доносились звуки музыки рэгги.
В гостиной на столе стояли пустые блюда. На кухне родственницы мыли тарелки. Сама Ники отдыхала на софе из черной кожи, сняв туфли и положив ноги на низенький столик. Махнув рукой, я попросила ее не вставать.
Ники опустилась на кожаную подушку. Когда я села рядом, она положила ладони мне на руки.
— Слышала, ты тягалась с этими святошами? Маме понравился бы твой запал.
Выражая признательность, я пожала ее руку. И все равно почувствовала неясное смятение от того, что рисунки Табиты добавили нам проблем.
— Ты поступаешь правильно, — сказала Ники. — Зря я игнорировала этих людей. Нужно им противостоять, нужно смотреть им в лицо. Иначе нас раздавят.
Она положила голову на подушку. Хотя беременность придавала телу Ники чувственные формы, она казалась измотанной. Я поинтересовалась, хорошо ли она себя чувствует.
— Уже лучше. Клодина больше не встанет и не поможет.
Несколькими минутами позже я шла по лужайке, направляясь к своему дому. В тени дубов стоял простой глинобитный домик, окруженный гибискусом и жасмином.
Убрав с лужайки брошенный Люком велосипед, я открыла застекленную створчатую дверь. В ушах зазвенела музыка из знакомого мультфильма. Койот гонял по Раскрашенной пустыне Дорожного Бегуна.
Мальчик полулежал на диване.
— Привет, тетя Эван.
Я сбросила туфли.
— Привет, тигренок. Не пора ли выключить телевизор?
Двумя руками взявшись за пульт, будто за лучевой пистолет, Люк убавил громкость и спрыгнул на пол. Нанятая в колледже няня, нерасторопная студентка второго курса, принялась собирать коробки из-под сока и остатки поп-корна. Моя холостяцкая квартира казалась полем для настоящих приключений: там и тут валялись покрывала навахо, фотографии Ансела Адамса и разные скандинавские причиндалы, дополнявшие декор в стиле торговой сети «Маттел» или Чака Джонса. Обязанность воспитывать ребенка свалилась на меня внезапно, но я быстро сообразила, что мальчику необходимо классическое телеобразование.
Как только ушла няня, Люк сказал:
— Догадайся, кто звонил? — Я вздрогнула от страха. Только не Табита. Пожалуйста… — Папа!
Слово «папа» будто влило в ребенка энергию. На нескладных, словно ходули, длинных ногах Люк протопал ко мне в кухню. Черные волосы мальчика торчали во все стороны.
— Он уже переезжает в наш новый дом, и он сказал, что приготовит для меня комнату.
Брат только что сменил адрес и находился в Центре военной подготовки на авиабазе военно-морских сил Чайна-Лейк, в Калифорнии. Пройдет несколько дней, и я отвезу к нему Люка.
— Малыш, да папа спит и видит, когда же вы встретитесь!
Мальчик улыбнулся. У него на щеках были ямочки, а внизу не хватало одного зуба. От этой улыбки Тома Сойера меня как током ударило. Люк схватился грязными руками за рукава моей белой блузки. Грязь просто сыпалась у ребенка из-под ногтей, и я знала, что блузку придется стирать. Но эти ручки, шустрые и легкие, они заколдовали так, что я смолчала.
Тут Люк сказал:
— Я собрал сумку.
— Уже?
— Я могу собрать и твою. Просто не знаю, куда положить некоторые особые вещи, солнечные очки или витамины. Ах да. И бумаги из суда, на опеку.
По-моему, при этих словах я снова почувствовала разряд электричества. И ответила, что Люк хорошо сделал, оставив мне эту заботу. Потом мальчик спросил, не пора ли готовить холодильник.
— На следующей неделе, — ответила я.
В холодильнике стояла минералка. Я уставилась на дверцу, где на магнитах висели фотографии Брайана. Целая дюжина — в летном комбинезоне, рядом с его «F/A-18», или с Люком на плечах. Джесси называл это место капищем. Я нарочно поместила сюда его фотографии, чтобы Люк каждый день видел лицо отца. Так он не должен его забыть.
Я задержала взгляд на одном снимке, сделанном в Сан-Диего, в момент когда «Констеллейшн» заходил в порт. Возвращение авианосца домой всегда внушительное зрелище: строй моряков по краю палубы, развевающиеся на ветру флаги. На берегу ждали семьи — тысячи людей, готовых взлететь от радости. Я посмотрела на фото, сделанное в момент, когда брат сошел на берег: Брайан обхватил сына руками, уткнувшись лицом вего шею. Замечательный миг. Всегда бы так.
Люк погладил мои руки. Темные, светящиеся радостью глазенки были широко открыты. Глаза его матери. Мальчик сказал:
— Сколько часов осталось до того, как мы попадем в мой новый дом? Сколько точно?
— Точно? Я думаю, примерно одна тысяча восемьдесят два.
Интересно, он меня забудет?
Восемь месяцев назад Брайан улетел со своей эскадрильей. Не представляю, как он пилотировал и как сажал самолет на палубу, борясь с порывами ветра. Развод — это как циркулярная пила. Она безжалостно травмирует. Я точно знала: несмотря на свой бравый вид, брат чувствовал, будто его порезали на части. Это понимал и его командир, посоветовав пилоту забыть все и не дать женщине довести себя до ручки. Понятное дело, начальству не слишком приятно думать, что Брайан Делани может «случайно» уронить на палубу истребитель стоимостью в пятьдесят миллионов долларов. Задумавшись на секунду: и почему это, черт побери, ушла жена?
А Табита попросту исчезла.
