– Ты чего это? – удивился Любомир. – Кто?
– Добрило… – ответил тот. – Зачем бил по морде? Надо было вонзить меч в бок! И тура убить мог, и сам бы уцелел!
– Он слишком спешил… – объяснил я. – И думать ему было некогда… Не надо осуждать, Добрило погиб как герой! Не напрасно и славно… Спасая чужую жизнь.
– Все, господин сотник, – отозвался кто-то из ратников. – Добрилы больше нет с нами…
– Что ж, воздадим ему последние почести. Бренко, готовьте тризну.
Калинка что-то лепетала мне вслед, наверняка рассыпаясь в благодарностях, но я не хотел принимать на себя чужую заслугу. Все эти слова надо было адресовать покойному, и я очень надеялся, что душа его, покидая тело, их услышит. Я даже взглянул мельком на небо, словно хотел увидеть на нем еще одного белого журавля.
Чтоб развеяться от неприятных мыслей, я пошел к наваленному в кучу награбленному разбойниками добру. В общем, ничего интересного там не было. Да и не могло быть – лесной хуторок, не торговый город. Странно, что у крестьян вообще нашлось что-то помимо самого необходимого в хозяйстве. Особняком от общей кучи, ближе к костру, похоже харцызы намеревались их сжечь, лежало три книги. Вернее эти инкунабулы, вспомнил я более соответствующее название. Огромные, тяжелые, с деревянными обложками… Как они вообще оказались в деревеньке? Открыл с любопытством одну и тихонько ругнулся… Озаботившись дать мне устную речь, Арагон проигнорировал письменность. Наверно считал, что витязю излишняя грамотность лишь помеха. М-да… То что я видел на страницах, больше напоминало иллюстрацию в самоучителе ручного вязания, нежели текст. Сплошные петли да закорючки. И хоть бы одна иллюстрация… Жаль, с комиксами было бы проще.
Открыл вторую книгу – те же пироги с котятами… А, может, это и есть та подсказка, о которой намекал господин божественный профессор? Типа, научусь читать: пойму конъюнктуру рынка. А что, вполне возможно… Кто владеет информацией, тот владеет миром.
Третью инкунабулу, в отличие от прежних двух, обтянутую тонкой, изрядно потертой кожей, я открыл машинально, где-то на середине.
'… н?обработаний алмазъ установiт? в д?ржат?л? так, чтобъ св?тъ отъ св?чi…'**
Чего?! Я мотнул головой, прогоняя наваждение. Неужто Арагон подсуетился, чтоб я зря время не терял, на получение второго образование. Устранил, так сказать, замеченные приемной комиссией недоделки? Быстро открыл первую книгу – петли и крючочки? Вторую – то же самое. Открыл титульный лист последней и с некоторым трудом, узнавая не все буквы, прочитал:
'Трактатъ о наук? iспользованiя 'Сл?зъ Творца' для созданiя п?чатi 'Очiщ?нiя душi i Iсц?л?нiя т?ла', а такж? многiхъ другiхъ, пол?зныхъ амул?товъ i талiсмановъ'** (**типа, старославянский язык, пока не найду консультанта и соответствующий шрифт).
– Откуда это здесь? – я не заметил, как произнес фразу вслух.
– Это очень старый оберег, господин сотник… – негромко произнесла, стоящая чуть позади Калинка. – Давно в нашем роду хранятся. Дедушка вам, наверное, больше бы смог рассказать, а я даже не знаю точно, когда и откуда он у нас появился. Вроде бы, бабушка как-то упоминала, что оставил его какой-то старый волшебник, еще когда наш род жил в Комарине. Том, прежнем селе… Откуда мы в лес ушли. А зачем и почему я не спросила. Мы же не хранители, грамоте не обучены и все равно ничего из написанного не поймем… Но берегли и почитали всем родом… – девушка низко поклонилась и стыдливо потупила взгляд. – Я понимаю, что отбитая у разбойников добыча и так целиком принадлежит господину сотнику, но мне больше нечем отблагодарить вас. Зато оберег, подаренный от всего сердца, приобретает еще большую силу и обязательно принесет удачу…
Глава четырнадцатая
Это место не оставляло равнодушным ни одного человека, сподобившегося собственными глазами увидеть Проход. Если бы Владивой был хранителем, он, конечно, задумался б над таинственностью и неизведанностью мироздания, о том – как ничтожен в этом мире человек. Насколько мелочны и недолговечны все его, так называемые, извечные проблемы. Как смешны потуги возвеличиться, дабы занять как можно больше места под солнцем. Но, Владивой был обычным воином и к таким вершинам философских мыслей никогда не поднимался. Или, если быть точнее, никогда не погружался с головой в их пучину. И все же – каждый раз, приближаясь к Заскалью, а у любого ратника, несущего службу на пограничье, такие моменты происходили довольно часто, барон ощущал непривычный восторг и какое-то легкое опьянение.
Бывалые харцызы отступники, взятые на службу в Дубровский замок, называли это ощущение – хмелем свободы. И становились еще угрюмее и раздраженнее, нежели обычно. Им-то, предавшим и отрекшимся от клятвы, путь через Проход был заказан навек.
За спиной у путника простирались необъятные буковые леса и дубовые рощи. По обеим сторонам, не так уж и близко, но вполне достаточно, чтобы хорошо разглядеть с конского хребта, грань между небом и водой, плескалась синь сразу двух океанов – Северного и Мертвого. Порой вместо лазури накатывала темень, или заляпанная белесыми бурунами зеленоватая муть, но чаще океаны, уподобившись небу, привольно отдыхали, облокотившись на крутые, каменистые берега. А впереди, как стена исполинской крепости, от одного океана до другого, перегородив весь перешеек, нависала горная гряда. Неприступная и дикая, низвергая вниз изумительной красоты водопад – начало реки Веселой. Сам водопад вытекал из озера, что образовалось в кратере потухшего вулкана, приютившего гнездовье суровых и неподкупных стражей Прохода!
Солнце уже окунулось в вечернюю купель Мертвого океана, и у Владивоя оставалось совсем немного времени, чтобы перебраться на ту сторону Заскалья.
Неизвестно почему так происходило, но все знали, что с наступлением сумерек Змии не пропускали через Проход ни одно живое существо. А в послеобеденное время, ближе к вечеру бывали шансы провести даже вьючные караваны. При этом, огнедышащие стражи восседали на близлежащих скалах, наподобие уснувших грифов и с любопытством посматривали на копошащихся внизу людей и животных. Возможно, такая причуда объяснялись: обычным свойством зрения птиц, так называемой 'куриной слепотой', проявляющейся именно при наступлении первых сумерек, но, выяснить точнее так и не удалось, хотя поблажкой этой пользовались охотно.
Владивой въехал в единственный, предоставленный прихотью природы, проход в сплошном каменном массиве, опасливо поглядывая вверх, высматривая на вершинах скал притаившихся чудовищ. И беспокоился не напрасно, потому что Змии его ждали. Только не наверху, а впереди – при выезде из ущелья. Именно там обосновалось огромное чудовище, по-видимому, уже давно и с нетерпением поджидающее свою жертву. Змий, словно в оскорбительной насмешке над беззащитным человеческим существом, широко разевал огромную пасть и раздраженно хлестал по бокам тяжелым шипастым хвостом.
Убегать не было смысла, Змий мог двигаться так быстро, что догнал бы и гепарда. Но, и умирать столь глупо, барону вовсе не хотелось. Стараясь не делать резких движений, Владивой медленно слез с лошади, привычно прикрываясь ее корпусом. Чудовище захлопнуло пасть и с любопытством склонило голову, вроде даже поощрительно, наблюдая за человеком. Владивой подумал и стал расседлывать коня. О том, что порой стражи Прохода берут с проезжих мзду лошадьми, в Дуброве известно каждому мальцу. Змий присел на задних лапах, как пес, ожидающий от хозяина косточку. Убедившись в верности принятого решения, Владивой стал снимать сбрую быстрее. И вскоре первая лошадь, с завязанными глазами, сильным ударом кнута была послана вперед, на свою погибель.
Хвост Змия мелькнул так быстро и с такой силой, что просто смел несчастное животное в сторону, и лошадь, не издав ни звука, осталась валяться там бесформенной кучей. А чудовище опять ожидающе уставилось на рыцаря.
– Да-а, похоже, что пошлина за проезд у вас тут серьезная, – пробурчал Владивой, проделывая ту же операцию со второй лошадью. – Надеюсь, хоть одного коня ты, мне все же оставишь?
