флотом. Для советской стороны вопрос о вооружениях оставался, однако, главным, «кардинальным пунктом», и эти переговоры она рассматривала как «пробный камень» серьезности немецких намерений.
Когда же выяснилось, что
а) немецкая сторона не в состоянии оказать существенную помощь вооружением и
б) райхсвер слабо вооружен, Лебедев, а затем и Розенгольц ушли от обязывающих советскую сторону заявлений о совместных операциях против Польши. 28 февраля, покидая Москву, «комиссия немецкого профессора Геллера» считала, что этими переговорами положено начало оперативному сотрудничеству и что советская сторона готова к нему в случае уступок немцев в вопросе поставок вооружений[118]. 6 марта 1923 г. Чичерин в беседе с Ранцау высказал глубокое разочарование в том, что немцы полностью отказались от обещанных ими поставок вооружения. «Гора родила мышь» — так примерно выразился Чичерин.
На зондаж Ранцау по итогам переговоров относительно того, поможет ли Советская Россия Германии в ее борьбе против Франции, если Польша не предпримет против Германии никаких активных действий, Чичерин заверил, что Россия не будет договариваться с Францией за счет Германии[119].
Последней надеждой в случае продолжения «пассивного сопротивления», как казалось, должно было стать возобновление советско-германских военных переговоров после письма Хассе Розенгольцу от 25 марта 1923 г., в котором он обещал РККА помощь военным снаряжением и вновь упоминал о предстоящей «освободительной войне». Примерно в том же убеждали германского посла в конце марта Чичерин и в апреле — Радек. К середине апреля 1923 г. германское правительство Куно уже практически не контролировало положение. В этой ситуации Зект в своем меморандуме от 16 апреля, адресованном политическому руководству Германии, вновь настаивал на подготовке Германии к оборонительной войне[120].
27 — 30 апреля 1923: «комиссия профессора Геллера» вторично прибыла в Москву. В ее составе были шесть человек, во главе — начальник управления вооружения сухопутных сил подполковник В. Менцель. Вновь все были под вымышленными именами: купец Ф. Тайхман (майор Чунке), тригонометр В. Пробст (майор В. Ф. фон Плото) и три промышленника: X. Штольценберг (химическая фабрика «Штольценберг»), директор Г. Тиле («Райн-металл») и директор П. Шмерзе («Гутехоффнунгсхютте»)[121]. С советской стороны в переговорах участвовали Склянский, Розенгольц, члены ВСНХ М. С. Михайлов-Иванов и И. С. Смирнов, Лебедев, Шапошников, командир Смоленской дивизии В. К. Путна.[122]
Переговоры сначала, однако, шли туго и сдвинулись с места лишь после того, как Менцель на бумаге зафиксировал обещание предоставить 35 млн. марок в качестве финансового вклада Германии в налаживание производства вооружений в России. После этого немецким военным экспертам была предоставлена возможность в течение трех недель провести осмотр советских военных заводов: пороховой завод в Шлиссельбурге, оружейные заводы в Петрограде (путиловские заводы), Туле и Брянске. К удивлению экспертов, они находились в хорошем состоянии, но нуждались в финансовой поддержке и заказах. Германский список заказов составлял в основном ручные гранаты, пушки и боеприпасы. Розенгольц добивался его расширения заказами на авиамоторы, противогазы и отравляющие газы.
На переговорах был поднят вопрос о немедленной поставке обещанных Зектом весной 1922 г. 100 тыс. винтовок, однако для немецкой стороны осуществление такой сделки в силу ограничений Версальского договора оказалось невозможным; от закупок в третьих странах на российские драгоценности стороны отказались из-за большого политического риска. Советская сторона заявила о намерении сделать в Германии заказы на снаряжение на сумму в 35 млн. золотых рублей и высказала пожелание о посылке в СССР офицеров германского генштаба для обучения комсостава РККА. Однако, очевидно, после снижения напряженности в отношениях с Францией немецкая сторона отклонила эти советские пожелания[123].
В конечном счете в ходе апрельских переговоров и после осмотра соответствующих предприятий были подготовлены два договора, и 14 мая 1923 г. в Москве состоялось подписание одного из них — договора о строительстве химзавода по производству отравляющих веществ (акционерное общество «Берсоль»). Был подготовлен также текст второго договора о реконструкции в СССР военных заводов и поставках артиллерийских снарядов райхсверу.
Параллельно данным переговорам по рекомендации Зекта в Москве с целью зондирования возможности создания предприятия по производству вооружения находился глава фирмы «Венкхаус и Ко» Браун. Интересно, что руководимый Брауном банк был немецким учредителем «Русстранзита» (Русско- германское транзитно-торговое общество, немецкое название — «Дерутра»), образованного 10 апреля 1922 г. Это общество, по мнению немецкого исследователя Р. Д. Мюллера, было призвано выполнять важные стратегические задачи. В мае — июне 1922 г. начальник морских перевозок германского флота капитан 1-го ранга В. Ломан в развитие договоренностей с РВС (Троцкий) о возврате германских кораблей, конфискованных в ходе первой мировой войны, зондировал в Москве возможность строительства подводных лодок на советских верфях. Дело в том, что Склянский сообщил послу Брокдорфу-Ранцау, что верфи на территории СССР могут строить подлодки и без иностранной помощи, но нужна финансовая поддержка[124].
Однако из-за дезорганизации финансов Германии и трудного положения внутри страны ратификация германским правительством достигнутых в Москве договоров затягивалась. Поэтому в середине июня Чичерин указал германскому послу на эту задержку и заявил, что военные переговоры имеют «решающее значение для развития в будущем отношений России и Германии»[125]. Тогда Брокдорф-Ранцау выступил инициатором приглашения в Германию советской делегации. Он даже выезжал для этого в Берлин и убедил в этом канцлера Куно.
«Именно Ранцау, — сообщил заместитель наркома иностранных дел М. М. Литвинов полпреду Крестинскому 4 июля 1923 г., — обратился к нам с предложением о посылке уполномоченных в Берлин. Он передал даже т. Чичерину личное письмо Куно с тем же предложением» [126].
Убеждая Куно в необходимости проведения переговоров в Берлине, Ранцау, правда, руководствовался следующими соображениями. Он считал, что для продолжения переговоров советская делегация должна приехать в Берлин, поскольку в случае поездки немецкой «комиссии» в Москву в третий раз подряд (на чем настаивали немецкие военные), это чисто внешне ставило германскую сторону в положение просителя. Затяжку в Берлине с подтверждением достигнутых в Москве договоренностей он предложил использовать в качестве средства давления на советскую сторону.
В середине июля 1923 г. Брокдорф-Ранцау приехал в Берлин, чтобы согласовать с Зектом линию поведения для переговоров с Розенгольцом. К этому времени Куно принял решение придерживаться твердой линии в рурском конфликте. Поскольку затягивать с подтверждением московских договоренностей было нельзя, по предложению Ранцау на совещании перед переговорами с Розенгольцом было решено пообещать увеличение финансовой помощи России до 60, а затем и до 200 млн. марок золотом[127]. Немецкая сторона пыталась все же поставить подписание ею договоров в зависимость от политических уступок Москвы.
Она добивалась:
1) германской монополии в производстве вооружений в России, имея в виду запрещение всякого допуска третьих стран к восстанавливавшимся с германской помощью советским военным заводам (особенно авиационным);
2) заявления Москвы о помощи в случае осложнения с Польшей.
С 23 по 30 июля 1923 г. Розенгольц (под псевдонимом Рашин) находился в Берлине. В переговорах участвовали Крестинский, сотрудники полпредства И. С. Якубович и А. М. Устинов. В беседе 30 июля 1923 г. канцлер Германии Куно подтвердил намерение о выделении 35 млн. марок, но всякую дальнейшую помощь обусловил выполнением СССР обоих условий. Условие о немецкой монополии Розенгольц принял к сведению, а в отношении одностороннего обязывающего заявления о поддержке Германии в действиях
