Она наконец поняла, что главное в человеке не костюм, а сердце.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Шанс шел, глядя прямо перед собой, — ему казалось, что весь аэропорт смотрит на него. Наконец он скосил глаза и понял, что никто не обращает на него никакого внимания. Он с облегчением вздохнул.
Этого следовало ожидать. Саванна, добрый южный город, славилась тем, что там жили люди с хорошими манерами.
— Ты шутишь! — услышал он за спиной голос и, повернувшись, увидел пожилую женщину, которая только что вышла из сувенирной лавки. Она была похожа на его мать, только без судейской мантии.
— «Поцелуй меня по-ирландски», — прочла она надпись на его ядовито-зеленой рубашке, откинула голову назад и засмеялась. — Такой красивый парень и не мог выдумать чего-нибудь пооригинальнее? И как, помогает?
Шанс криво усмехнулся — вот они, воспитанные люди…
Наверное, она туристка.
— Один раз помогло, — ответил он.
— Тогда тебе, негоднику, крупно повезло, — фыркнула женщина и пошла своей дорогой.
Шанс остановился в растерянности. Он снова надел эту смешную рубашку, чтобы доказать Тиффани, что может быть таким, каким она хотела его видеть. Но ведь он адвокат! И ему нравится быть адвокатом! И носить красивые костюмы ему тоже нравится!
Неужели он просчитался и весь этот спектакль для Тиффани ничего не стоит — ему никогда не стать простым свойским парнем?
Шанс поднял глаза к небу, словно ожидая ответа, но над ним был лишь потолок.
Боже, дай мне какой-нибудь знак, попросил он, и в следующий миг увидел брюнетку, которая торопливо шла по залу. На ней был роскошный костюм глубокого синего цвета, который создавал имидж избранности и элитарности.
Тиффани!
Вот он и получил ответы на все свои вопросы. Он должен быть с Тиффани, и для этого готов совершить невозможное.
Хорошо, что она поспешила, думала Тиффани, иначе она бы не успела на этот рейс и пришлось бы ждать еще двенадцать часов, чтобы извиниться перед Шансом.
Двенадцать часов! Да это целая вечность!
Она не могла дождаться, когда наконец окажется в Вашингтоне. В конторе конгрессмена Грили ей дали адрес офиса Шанса — она поедет туда прямо из аэропорта.
Когда она доберется до Вашингтона, будет совсем темно, но большинство адвокатов засиживаются в конторах допоздна. Не хотелось бы, конечно, чтобы Шанс оказался трудоголиком, но в данном случае это было бы ей на руку.
Увидев Шанса посреди аэровокзала в рубашке со знакомой надписью «Поцелуй меня по-ирландски», Тиффани решила, что у нее начались галлюцинации. Она даже хотела отмахнуться от этого наваждения, но «наваждение» окликнуло ее:
— Тиффани!
Она остановилась так резко, что едва не упала. Миражи не умеют разговаривать. Она поморгала, но видение не исчезло. Сердце у нее часто забилось.
— Шанс! — выдохнула Тиффани, делая шаг ему навстречу, словно под действием мощного магнита. Она медленно шла к нему, пока не приблизилась вплотную.
— Что ты здесь делаешь?
Она ждала ответа с замиранием сердца.
— Я хотел встретиться с тобой, — сказал он, и сердце ее гулко застучало.
Они молча смотрели друг на друга.
— Ты опять надел эту смешную рубашку, — наконец произнесла Тиффани.
Шанс почесал затылок и его сильный подбородок, который она так любила, дрогнул.
— Наверное, в качестве доказательства, — ответил он.
— Какого доказательства?
— Я хотел доказать тебе, что я не «надутый пузырь».
— Зачем? — спросила она и затаила дыхание.
Он в смущении потер переносицу:
— Ладно, чего там… Я хотел доказать тебе, что могу быть свойским парнем, какой тебе нравится, но, если честно, чувствую себя совершенно по-дурацки в этой рубашке.
Он переступил с ноги на ногу и неожиданно поднял руки, словно сдаваясь.
— Я могу быть лишь тем, кто я есть, — проговорил Шанс, не спуская с нее глаз, — и я люблю тебя.
На какое-то время Тиффани лишилась дара речи. Она стояла и молча смотрела на него.
— Я ввел тебя в заблуждение. Обидно! Я ведь даже на саксофоне толком играть не умею. Играл когда-то, но давно бросил. Я тебя пойму, если ты скажешь, что не хочешь меня больше видеть. Но, пожалуйста, не прогоняй меня, Тиффани, дай мне шанс! Прошу тебя!
Он с такой надеждой смотрел на нее, что у Тиффани перехватило дыхание. Она чувствовала, как важно сейчас открыть ему свое сердце.
— Ничего этого не нужно, — сказала она, смахивая с глаз слезы счастья, — ведь я тоже тебя люблю.
— Ты не шутишь? — неуверенно проговорил Шанс, потом робко улыбнулся и наконец радостно воскликнул: — О, да! Поцелуй меня по-ирландски!
Она бросилась к нему в объятия, покрывая его лицо быстрыми безумными поцелуями. Он отыскал ее губы, они были такими трепетными, что на мгновение ему почудилось, будто он целует ее не в губы, а в самое сердце.
Им казалось, что все исчезло — аэровокзал, пассажиры… Шанс очнулся первым, и только тогда Тиффани поняла, что их окружает толпа. Какая-то пожилая женщина откровенно и с любопытством разглядывала их.
— Да что же это такое — воскликнула она, обращаясь к Шансу. — Опять твой лозунг подействовал?
Через полчаса они мчались в такси, жадно вдыхая ночной воздух, влетавший в опущенные окна. Они проехали по кварталам Саванны и остановились перед флигелем, где началась их любовь. Ночь была так прекрасна, что Шанс не торопился войти в дом.
— Ты так и не объяснила мне, — начал он, чертя круги на ее ладони, — что ты делала в аэропорту. Ведь ты, кажется, собиралась лететь завтра?
— Я решила вернуться домой, в Вашингтон, чтобы встретиться с тобой, — ответила она.
Это было сказано так просто и искренне, что сердце у него забилось сильнее. Однако она назвала Вашингтон домом… Для него столица домом никогда не станет.
Но это город Тиффани, а значит, он тоже хочет там жить, несмотря ни на что.
Тиффани подняла глаза к нему — ночь была великолепна, настоящая южная ночь с огромными яркими звездами на чернильном небе.
— Я буду скучать по Саванне, когда мы будем жить там, — прошептала она.
Шанс затаил дыхание.
— Ты говоришь это так, словно тебе хотелось бы поселиться здесь.
— Да, мне бы очень этого хотелось, — медленно проговорила она. — Но я буду счастлива и в Вашингтоне. Я постараюсь понять, как важна для тебя твоя работа. Мы будем ходить на важные встречи, я
