времени уже уничтожила больше тоннажа вражеских танкеров в одном-единственном боевом походе, чем любая другая субмарина на Тихом океане.
Глава 13
«ЗАЧИСТКА»
Мы пересекли экватор к западу от Борнео в день Рождества и отметили это, расстреливая плавающие мины, сорванные штормом. Разбуженный по такому поводу, я сонно размышлял о странности того, что благодаря потоплению шести японских судов на «Флэшер» установилась атмосфера всеобщей радости и доброжелательности, даже миролюбия. После полудня Фил организовал торжественный ужин. Весь экипаж собрался у кормовых батарей, чтобы спеть рождественские песни, а сам Фил выступил в роли Санта-Клауса, раздавая всем подарки. Самый толстый моряк на борту получил корсет, самому большому обжоре дали маленькое корыто, Маккэнтс получил парик, чтобы прикрыть свою лысину, а Тому Беку досталась пара ботинок. Мне дали бейсболку с козырьком в фут длиной, что вызвало насмешки других членов экипажа, которые, видя меня не снимающим бейсболки, рассматривали это как умеренную степень эксцентричности. В тот вечер квартет «Флэшер» собрался у микрофонов общей системы оповещения с фонариками и песенниками в руках и исполнял песни. На мгновение я почувствовал, что вновь обрел дух Рождества, но даже мои умные рассуждения о парадоксах некоторое время назад в этот день не смогли изничтожить нехристианскую гордость за наш недавний триумф. Часть моего сознания напомнила мне, что временами в прошлом мне недоставало скромности и что всегда происходило нечто, чтобы восполнить этот пробел.
На этот раз это была проблема физического и психологического свойства, проблема прохождения через Малайскую гряду островов.
От побережья Индокитая мы проследовали через Южно-Китайское море вниз к Яванскому морю. Там лежала эта гряда, цепь островов, тянущаяся с востока до Малайского полуострова, между нами и относительно безопасными водами Индийского океана. Мы возвращались другим путем, отличным от того, которым шли туда, а ключ проблемы был в проливе Ломбок.
Пролив отделял остров Бали от острова Ломбок, оба они были в руках врага. Я проходил через него лишь однажды, на «Хокбилл». В то время мы сделали это без происшествий, но были многочисленные доклады о трудностях, с которыми субмарины встречались в этом заливе, и во мне неотступно росло убеждение, что нам придется заплатить в проливе Ломбок за легкость, с которой нам удалось уйти после грандиозной атаки.
Мы пересекли пролив Каримата возле Борнео в рождественскую ночь и вошли в Яванское море. Еще через два дня, приближаясь к острову Ломбок, я решил срезать путь к западу от маленькой группки островов под названием острова Кангеан. Это сократило нам путь примерно на сто миль, и мы оказались в непосредственной близости от блестевшего на солнце тропического острова под названием Гоа-Гоа, с прилепившимися к нему многочисленными рыбацкими парусными лодками.
В боях легко становишься суеверным. Я вспомнил, как мы передавали блок сигарет экипажу парусной лодки в начале патрулирования и это принесло нам удачу. Почему бы не попытаться сделать это на счастье на обратном пути? Мы догнали один из парусников у Гоа-Гоа и передали сигареты и несколько буханок хлеба. Первая буханка не попала в лодку, и один из туземцев прыгнул за ней в воду, его зубы сверкали в широкой улыбке, когда он нырял, а я помахал ему рукой и устремил взгляд в направлении пролива Ломбок.
При всех своих дурных предчувствиях я держался самоуверенно. Когда ближе к вечеру мы заметили самолет, летевший в направлении пролива из Сурабаи, я выждал до последней минуты, прежде чем опуститься до перископной глубины. В ту же минуту, как только самолет пропал из вида, мы снова были на поверхности и шли в направлении залива, настолько нам не хватало терпения дожидаться темноты.
В ширину пролив Ломбок достигает десяти – двенадцати миль, и в мирное время, я уверен, он выглядит гигантским. Но единственный раз за всю войну чувство клаустрофобии появилось у меня, когда мы входили в этот пролив. Он казался ужасно узким, когда я подумал о береговой артиллерийской батарее противника на острове Бали. Но мы вошли в него, и примерно на закате оператор радара сообщил о контакте на расстоянии в пять миль, несколько ближе к корме по траверзу с правого борта. Мы увидели направляющийся к нам патрульный катер.
Я совсем не хотел идти на вынужденное погружение, и менее всего в проливе Ломбок, поэтому отвернул и запустил четыре дизеля в попытке оторваться от него. Некоторое время он постоянно сокращал расстояние, пока не оказался на дистанции примерно в три тысячи ярдов, но я все еще не погружался. Я был полон решимости этой же ночью пройти пролив, зная, что, если сейчас мы отложим это, вторая попытка будет вдвое труднее.
Он мог бы воспрепятствовать нашему движению, если бы изменил курс так, чтобы оказаться между нами и проливом, однако продолжал следовать за нами по прямой. Наконец мы прибавили скорости и стали отрываться, с ускорением примерно один фут в минуту. Мы произвели свое последнее изменение курса и шли посередине пролива с патрульным катером за кормой, когда опустилась ночь. Тогда катер открыл по нас огонь.
Поначалу я отказывался это признать.
– Он стреляет, командир, – сказал мне вахтенный офицер Том Бек с нотками озабоченности в голосе.
Я отрицательно и с надеждой покачал головой.
– Нет, – сказал я, – он подает сигнал.
Мне очень хотелось так думать, а через минуту пришлось признать правоту Тома. У катера на носу, как оказалось, была 20-миллиметровая пушка, и снаряды начали падать вокруг нас, за кормой впереди нас и справа и слева по борту.
И все же я не хотел нырять. В проливе было множество других сторожевых кораблей, и если бы мы сбавили скорость, то оказались бы в затруднительном положении. Я решил, что самый лучший выход попытать счастья с этим противником – продолжать идти полным ходом в Индийский океан. Я отправил Тома и сигнальщиков вниз и остался на мостике один.
И там, наверху, в темноте, я пошел на долго откладываемый вынужденный шаг. Никто на «Флэшер» не знал, что со мной произошло в несколько следующих минут.
Мы заранее разработали план на случай ситуации, и внизу, в боевой рубке, все думали, что я приводил его в исполнение. Это был достаточно хороший план: мы приготовили бидон, наполненный порохом и пропитанными маслом тряпками с фитилем. Идея состояла в том, чтобы поджечь его в случае атаки патрульного катера и выбросить за борт. Он взорвется и вспыхнет, а противник подумает, что это мы, и будет его расстреливать, в то время как мы весело продолжим свой путь.
Бидон стоял позади меня на мостике, но, когда снаряды стали падать ближе к «Флэшер», у меня пропал всякий энтузиазм к тому, чтобы зажечь даже спичку на мостике. Это дало бы слишком хороший ориентир на цель. Вместо этого я выбросил бидон за борт и стал думать, какую часть своего тела мне не так жалко подставить под удар.
На мостике всегда было несколько выдерживающих большое давление контейнеров для хранения боезапаса для нашего автоматического малокалиберного орудия. Они были округлые, около восемнадцати дюймов в диаметре и хороши для того, чтобы за ними спрятаться, за исключением одного недостатка. Я обнаружил, что могу укрыть за контейнером примерно одну треть своего туловища.
Слишком мало написано о проблеме того, что выставлять, если у вас вообще есть что выставлять. Она может быть весьма мучительной.
Сначала я согнулся, спрятав голову и плечи за контейнер, думая предохранить свои верхние уязвимые части тела. Просвистел снаряд, моя нижняя часть дернулась, и ужасная мысль пришла мне в голову.
– Боже мой! – пробормотал я. – Если меня в конечном счете заденут, это будет ужасно! Что я скажу?
Я нервно повернулся, сел на корточки и высунул голову.
Но кому нужны нетронутые ягодицы, если будет снесена голова?
Я размышлял над этим вопросом со все большим беспокойством и наконец сделал отчаянный шаг, о котором прежде не признавался никому. Обстрел стал наиболее интенсивным, и был период, когда подлодка США «Флэшер», это славное победоносное оружие военного флота Дяди Сэма, шла курсом на юг
