заслонившая теперь полнеба, была еще довольно далеко. Колдовской голос принадлежал огромной зеленой голове Оззи.
— Я знал, что должен найти вас, пока вы не удрали! — ликующе вскричал джинн. — И на этот раз вам не улизнуть. Я привел подкрепление!
Но в этот миг слова джинна меня не особо интересовали, ибо здесь должна была вот-вот очутиться не кто иная, как королева, по-прежнему при всех своих свадебных регалиях, которую несли на руках четверо ее сородичей!
Она заметила меня, прежде чем я успел подумать о том, чтобы спрятаться.
— Скрии! — объявила она. — Скрии скрии уук скрии!
Хотя смысла я понять не мог, звучало неприятно.
— Трепещите в страхе, о жалкие смертные, — торжествующе хохотнул над нами Оззи, — ибо я привел волшебных саксофонистов! — Внезапно он взвизгнул. — Что это было?!
Среди нас снова плюхнулся престарелый демон.
— Мои ребятки, мои. Здесь в небе становится так тесно, что уважающему себя демону просто некуда податься!
Я глянул за голову джинна и увидел, что демон прав. Почти везде, куда падал мой взгляд, там, где некогда виднелось небо, теперь была Иззат.
Это существо было черным, чернее самой черной грозовой тучи. Его бесконечное тело полностью заслонило солнечный свет, и все мы на горе погрузились в глубочайший сумрак, краски вокруг исчезли, остались лишь неясные серые тени. Казалось, будто небо над головой и мир внизу навеки поглотила тень.
— Что-то падает! — прокричал стоящим вокруг Малабала. Очевидно, его мистические чувства способны были воспринимать то, чего не могли ощутить мы, в особенности то, что сыплется из бесконечно черной Иззат. Мне сразу представилось перо самого огромного в мире чудовища.
Что-то звонко застучало по камням, словно мы угодили под сильный град.
— Драгоценные камни! — крикнул нам Ахмед. — Чудовище извергает драгоценные камни!
— Значит, удача по-прежнему с Синдбадом, — восхитился Джафар.
— Драгоценные камни? — изумился Кинжал. — Пожалуй, мы сможем пересмотреть свою точку зрения насчет похорон.
— Берегись! — опять вскричал Малабала. — Существо вновь гадит камнями!
Я глянул в небо, и клянусь, в этом жутком полумраке я увидел над нашими головами странно мерцающую массу, стремительно увеличивающуюся. Драгоценности летели прямо на нас! Там, должно быть, их были тысячи и тысячи, тверже твердого, несущихся к земле и способных, пожалуй, завалить весь наш отряд.
— Это будет самая дорогая смерть, — смиренно произнес Джафар.
Я закрыл глаза и ждал конца. Но вместо того, чтобы ощутить сокрушающую тяжесть, я почувствовал, как ноги мои оторвались от земли.
Я снова летел.
Глава двадцать восьмая,
в которой мы узнаем, что, хотя птицы всегда возвращаются в свои гнезда, людей инстинкты обычно влекут в другие места
— Теперь ты можешь поблагодарить меня, — прозвучал в моих ушах голос, — а можешь сделать это потом.
Даже не глядя ни наверх, ни по сторонам, я знал, что снова нахожусь на попечении женщины-птицы. Я также понял, что со мной нет больше бутылки. Должно быть, я выронил ее от изумления и таким образом оставил Синдбада под градом драгоценных камней. Может, волшебная бутылка защитит его. Жаль, что не нашлось бутылки побольше для остальных моих спутников.
Но я не видел, как они погибли. Возможно, удача Синдбадов озарит и их судьбы тоже и им удастся спастись. А я лечу.
— Значит, мне суждено было выжить? — спросил я с изумлением и недоверием, ибо не мог поверить в свою удачу. Если только это действительно удача, поскольку мне была неведома истинная цель этой птицеженщины. Равно как не мог я себя заставить спросить об участи тех, кого моя спасительница оставила позади, хотя и не переставал думать о них. В любой момент я ожидал услышать их последние, исполненные муки крики, когда они будут погребены под этой бесценной грудой камней.
Все, что я слышал вместо этого, — свист ветра и щебетание моей крылатой хранительницы.
— Тебе суждено куда большее, — сказала она мне, — ибо я собираюсь отнести тебя к себе домой.
— Домой? — переспросил я, понимая, что будущее мое подвластно мне еще меньше, чем прежде. Очевидно, я никогда больше не увижу своих товарищей, даже если их не расплющит до неузнаваемости под обвалом.
Пожалуй, впервые с того момента, как мы попали в долину фиг, я с тоской подумал о моей Фатиме. Ах, если бы только она не закричала, когда я решился наконец приблизиться к ней. Подобные вещи представляли собой, безусловно, такой аспект наших взаимоотношений, над которым нам еще надо было поработать.
Или над которым мы поработали бы, не случись со мной такое. Но Фатима и почти наверняка все прочие женщины человеческого рода теперь были мне недоступны, и, возможно, недоступны навсегда.
Что именно это существо, несущее меня теперь в своих когтях, намерено делать со мной? Я понял, что мне совсем не хочется спрашивать, поскольку я помнил, как сверкал на солнце ее крепкий клюв. Вместо этого я спросил ее о доме:
— Это далеко?
Тут женщина рассмеялась, словно соловей зазвенел теплым летним вечером:
— Будь он ближе, я ни за что не сумела бы покинуть его. В этот самый миг мы как раз пролетаем под ним.
Под ним? Я уставился на движущуюся тень, казалось поглотившую все небо. Не хочет ли она сказать, что ее дом на Иззат? Я хотел было попросить ее объяснить, но меня вынудила умолкнуть та бесконечная тьма, к которой мы теперь поднимались, столь бесконечная и всепоглощающая, что любые слова, вообще все, о чем мог помыслить человеческий разум, представлялось мелким и незначительным.
И так мы поднимались все выше и выше, приближаясь к этой громаде, пока я не увидел наверху длинную полоску синевы между Иззат и землей. И эта полоса чистого неба становилась все больше по мере того, как мы поднимались.
— Мой народ живет на левом крыле, — объяснила моя спасительница, когда мы поднялись наконец над громадной тенью существа, казавшегося огромным, как луна. Небо, окружавшее теперь нас, было такой внезапной, сияющей синевы, что было больно глазам, и мне пришлось поморгать, чтобы они приспособились к свету. Мы продолжали подниматься, когда очередная огромная тень упала сверху и закрыла полнеба. При свете солнца я увидел, что эта новая штука покрыта темными перьями, не черными, а скорее темно-синими, как ночь, так что они слегка отсвечивали фиолетовым, — цвет вечернего неба в тот миг, когда над горизонтом сгущаются сумерки. Этот огромный движущийся предмет, понял я, должно быть, крыло Иззат.
Мы по спирали снижались, пока крыло не достигло нижней точки своей гигантской дуги. Потом мы, казалось, на миг неподвижно зависли в воздухе, а затем крыло, такое огромное, что само походило на большой остров, устремилось нам навстречу.
Теперь мы были столь близко от него, что я уже не мог видеть каждое перо целиком и вместо этого был зачарован сложностью его строения. Словно огромный узор расходился по обе стороны стержня, который был шире, чем река за Басрой в месте своего впадения в море. От этого огромного центрального стержня отходили другие, поменьше, похожие на заостренные колья, а от них — еще меньшие, на тех росли
