— Совершенно верно. Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы выполнить копию, способную выдержать самую придирчивую проверку?
— Мне известны по крайней мере три человека, обладающих такого рода талантом.
— Я тоже наводил справки. Их имена?
Гризомбр покачал головой.
— Нет-нет, мсье Морнингдейл. Я назову имена, а вы решите, что сможете немного сэкономить и обойтись без меня.
Голова у Мориарти качнулась вперед-назад, и лишь огромным усилием воли ему удалось справиться с неконтролируемым движением.
— Хорошо. — Он сделал глоток бренди. — Здесь, в Париже, есть человек, которого зовут Пьер Лабросс. В Англии — Реджинальд Лефтли. В Голландии — некий Ван Эйкен, хотя это имя вымышленное.
— Вы меня удивили, мсье Морнингдейл. — В глазах француза мелькнуло уважение. — Похоже, настроились серьезно.
— Мне нужна эта картина, мне нужна эта женщина с загадочной улыбкой. Разумеется, я настроен серьезно. Скажу вам больше. Лабросс не годится. Слишком много пьет. К тому же, как я слышал, его нет сейчас в Париже. Голландец, самозваный Ван Эйкен, стар и ненадежен, хотя он, пожалуй, может выполнить самую качественную репродукцию. Кандидат остается один — Реджинальд Лефтли. А вы — единственный человек, которому по силам совершить подмену картины.
Гризомбр согласно кивнул, став при этом похожим на рыбину, открывшую рот, чтобы схватить наживку и крючок.
Наступал самый важный момент, требовавший особой осторожности.
— В случае согласия я прямо сейчас заплачу пять тысяч для покрытия накладных расходах. Потом вам придется пошевелиться. В течение недели я буду в Лондоне — с 8 по 13 марта. В отеле «Гросвенор». Если согласитесь принять мое предложение, в один из этих дней пришлете телеграмму такого содержания: «Леди готова встретиться». Подпишитесь Жоржем. Это будет означать, что подмена уже произведена. Я буду ждать эту телеграмму в отеле «Гросвенор», каждый вечер, с восьми до девяти. Туда же принесете картину. Взамен я передам оставшуюся сумму.
— Это большие деньги, — прохрипел Гризомбр с каким-то даже сомнением, словно обещанная сумма показалась ему вдруг слишком большой.
Джарвис Морнингдейл улыбнулся почти виновато и развел руками.
— У меня много денег.
Не прошло и суток, как Жан Гризомбр наведался к американцу в отель «Крильон» и ушел оттуда с пятью тысячами долларов. Несколькими часами позже Джарвис Морнингдейл и его секретарь покинули территорию Франции, а еще через несколько часов Джеймс Мориарти возвратился в дом на Альберт-сквер. Пройдет восемь недель, прежде чем Морнингдейла вернут в мир живых. Восемь недель зимних холодов, снега и льда. Восемь недель до первых признаков весны.
К концу января Энгус Маккреди Кроу определился с планом действий, который должен был вывести его на след Джеймса Мориарти.
План был прост. Примерно через неделю после Рождества инспектор пришел к важному выводу: надеяться на то, что какой-то констебль или детектив задержит Эмбера, Ли Чоу или кого-то из других известных сообщников Профессора, не стоит.
Логика подсказывала, что Мориарти встал на путь вендетты, а поскольку одна из жертв его мести, Шлайфштайн, похоже, пропала, оставалось только найти остальных и установить за ними наблюдение.
У Холмса, похоже, были люди на континенте, которые довольно регулярно сообщали ему обо всем необычном, что касалось Гризомбра, Санционаре и Зегорбе. Но детектив ясно дал понять, что полагаться на донесения этих шпионов не следует, и Кроу пришлось действовать самостоятельно. Для начала он написал своему старому другу Шансону из судебной полиции, указав в письме на заинтересованность в получении любой информации о Жане Гризомбре — контакты, передвижения, новые лица, все необычное. Подобные письма инспектор направил также коллегам в Мадрид и Рим. Ни с капитаном Мендоцци из службы
В тот вечер в отеле находился детектив из 1-го округа (в сферу его юрисдикции входили 1-й и 8-й аррондисмент, а «Крильон» относился к 8-му), проводивший расследование по незначительной жалобе. Он- то и узнал в проходившем через фойе мужчине Жана Гризомбра. Обеспокоенный его появлением, детектив расспросил о драгоценностях, хранящихся в сейфе отеля, и предупредил консьержа. Из разговора с последним выяснилось, что Гризомбр навещал своего американского друга, мистера Джарвиса Морнингдейла. К описанию Морнингдейла прилагалась записка, в которой говорилось, что он прибыл во Францию из Дувра 3 января, проследовал в Париж, а еще через два дня выехал из страны тем же маршрутом.
В конце письма Шансон не удержался от легкого выпада, выразив надежду, что даты прибытия и убытия окажутся полезны для его британского коллеги, поскольку никакого иного способа проследить за передвижениями американца у британской полиции нет, так как приезжающие в Англию пользуются неограниченной свободой передвижения.
Французский детектив прекрасно знал, что Кроу давно и упорно добивается внедрения у себя в стране системы, подобной
Впрочем, дел у инспектора хватало и без этого. После Рождества количество расследуемых преступлений значительно увеличилось, что в свою очередь не лучшим образом сказалось на домашних делах. Он уже не успевал присутствовать на всех званых обедах и вечеринках, устраиваемых неутомимой супругой; а о тех, на которые приглашали их с Сильвией, нечего было и говорить. Снова и снова Кроу возвращался домой затемно, уставший после рабочего дня, в течение которого ему приходилось посещать не только самые неприглядные уголки столицы, но и выезжать из города, и сталкивался с раздражительной, недовольной супругой, обрушивавшей на него град упреков. В одних случаях до прихода гостей оставалось пять-десятъ минут, а ему еще надлежало переодеться; в других они уже опаздывали на какое-то важное мероприятие с участием людей, с которыми Кроу не имел ничего общего. Но никакие обстоятельства, никакие доводы и просьбы не могли остановить Сильвию в стремлении подняться по социальной лестнице. Он пытался объяснить, что те, с кем она общается, люди одного с ними круга, что они тоже принадлежат к серединке среднего класса и преследуют те же, что и она цели, но втолковать что-то одержимой женщине оказалось невозможно.
Бесконечный круг однообразных званых обедов и музыкальных вечеров отравлял и немногие оставшиеся удовольствия семейной жизни. Безудержная страсть прежних, добрачных встреч постепенно иссякла, и постельные утехи превратились в унылое, а порой и нежеланное занятие.
Все чаще и чаще Сильвия отказывала ему в том, что называла «супружескими обязанностями», ссылаясь то на головную боль, то на слабость, то просто на «плохое настроение». Кроу был здоровым мужчиной в цвете лет и никогда не ограничивал себя в радостях плоти. Теперь же его лишали этих радостей даже на брачном ложе. Разумеется, он нервничал, раздражался, сердился и все чаще поглядывал на неутомимую и в высшей степени привлекательную Харриет, неизменно улыбчивую, доброжелательную и готовую угодить.
Так случилось, что однажды вечером, в начале февраля, после прошедшего в тягостном молчании
