своего коллегу, прошло сорок восемь часов. Серый костюм Гленды безнадежно измялся после долгой беспокойной ночи, проведенной в большом кресле в кабинете хозяина. Ее лицо напоминало лицо ожившего покойника. Не очень-то приятно на протяжении многих часов слушать почти непрерывные звонки с угрозами.
Вслед за звонками начали поступать подарки. Накануне утром — выпотрошенная кукла в почтовом ящике Куинси. В тот же день, после полудня, — четыре гремучие змеи у ворот. Две заползли во владения Куинси. Две другие проникли на территорию соседей, где привлекли внимание кошки и двухгодовалого малыша. К счастью, мать ребенка вовремя заметила тварей и унесла сына, после чего вызвала службу контроля за животными, так что никто не пострадал. Ночью же Гленде пришлось долго слушать дрожащий от наслаждения голос неизвестного, сообщившего Куинси, что после того как его покусают змеи, он лично сдерет с него кожу и сделает из нее ремень.
Иногда Гленде удавалось засыпать, но и сон, наполненный кошмарами, не приносил облегчения.
Вот почему она с такой злостью смотрела на Монтгомери, который за время отсутствия успел принять душ и переодеться. В ее чувствах было что-то от праведного гнева обманутой жены.
— Где я был? Ну конечно, в Филадельфии, — недовольно бросил Монтгомери, закрывая за собой дверь.
Замок щелкнул. Агент сбросил с себя замасленный, в пятнах, плащ.
— Вам поручили помогать мне и находиться в доме Куинси.
— Верно, но приказ был отдан до того, как он превратил свою бывшую жену в шиш-кебаб. Думаешь, тамошние олухи знают, как заниматься таким преступлениями? На что обращать внимание? Господи, мне пришлось лично показывать, как надо анализировать осколки стекла. Они и впрямь считали, что окно в ванной разбили снаружи. Придурки.
— Позвольте напомнить вам, агент, что ваше задание…
— К черту задание. Все эти звонки уже не имеют никакого значения, Родман. Действие переместилось в Филадельфию. Если мы хотим понять, что происходит, то должны перенести внимание туда.
— Но здесь… — попыталась возразить Гленда.
— Что здесь? — перебил ее Монтгомери. — Эти дурацкие телефонные звонки? Змеи? Детские куклы? Да, конечно, ты права, мы много чего узнали, просидев тут три последних дня.
Он критически посмотрел на нее. Гленда неуверенно пожала плечами.
Да, здесь ничего особенного не случилось. Бедняжку Бетти зверски убили в Филадельфии. Накануне Гленде позвонил Эверетт и сообщил, что кто-то, прикрываясь именем и документами Куинси, увез из приюта на Род-Айленде его больного отца. На поиски Абрахама Куинси тут же были отправлены три агента, но после того, что убийца сделал в Филадельфии с Бетти, никто не питал надежд на благополучный исход.
Да, игра продолжалась. Но не здесь. Гленда ничего не делала, она просто сидела, слушая бесконечные жуткие звонки. И нервы ее были уже на пределе. Однако задание есть задание. Агент Родман выполняла приказ, и ее раздражало, что Монтгомери даже не удосужился проконсультироваться с ней, хотя, судя по всему, был в курсе всего, что творилось в доме Куинси и около него.
— Нам по-прежнему важно установить источник утечки информации, — сказала Гленда. — Да и здесь кто-то может появиться. Такую возможность нельзя исключать.
— Кто здесь появится? Придуманный Куинси убийца? Перестань, не говори, что ты до сих пор веришь в эти сказки.
— Что вы хотите этим сказать?
— Послушай, я, так и быть, окажу тебе любезность. Как человек, проработавший сорок восемь часов в Филадельфии, буду говорить прямо. В дом никто не вламывался. Не было никакого таинственного незнакомца. Все подстроено так ловко, что постановку можно переносить прямо на Бродвей. Возьмем, к примеру, окно в ванной, через которое предполагаемый убийца проник в дом. Так вот, оно разбито изнутри, а осколки сдвинуты таким образом, чтобы скрыть этот факт. Далее. В доме наисовременнейшая охранная система, которая, да будет тебе известно, дезактивирована набором нужного кода в начале одиннадцатого вечера, то есть примерно в то самое время, когда соседка видела Элизабет Куинси с каким-то человеком, описание которого совпадает с описанием самого Куинси. И наконец, место преступления. Нападение произошло внезапно, сопротивления почти не было, как не было ни изнасилования, ни пыток. Все прочее — расположение тела, посмертные повреждения — только шоу. Шоу, цель которого — убедить полицию в том, что она имеет дело с сексуальным маньяком, садистом.
— И ты думаешь, что это дело рук Куинси.
— Я знаю, что это сделал он. Мне не светит карьерное повышение, так что я могу смотреть на нашего золотого мальчика открыто и видеть его таким, каков он есть. С другой стороны, я понимаю твою озабоченность, твое смятение. Как же, лучшие из лучших…
— Заткнись.
Гленда повернулась и побрела в кухню. Монтгомери последовал за ней.
— Я знаю, что не нравлюсь тебе, — продолжал он. — Не так одеваюсь. Не увлекаюсь вашей политикой. Не играю в ваши опасные игры. Я толстый, помятый, неприятный грубиян. Но это не значит, что я еще и идиот.
— Верно, состояние одежды не служит доказательством некомпетентности, но таковым является твое поведение в деле Санчеса.
— О! — Монтгомери вздрогнул и остановился, но тут же овладел собой. — Ну Конечно. Веский аргумент.
Гленда сразу почувствовала себя лучше, словно победила в тяжелом, неприятном споре. Она знала о проблемах в деле убийства на Сосайети-Хилл, Куинси сам признался, что все устроено так, чтобы сделать его главным подозреваемым. И все же слышать обвинения из уст Монтгомери было тяжело. Теперь же она сама перешла в наступление:
— Ты провалил дело Санчеса…
— Я всего лишь ошибся.
— А Куинси его разгадал.
— Я никогда не говорил, что он плохой работник.
— Перестань, все знают, что ты обвинял его. Неприятно, конечно, провалить дело, но еще неприятнее, когда на твое место присылают другого, когда он спасает положение и когда все лавры достаются ему. Сколько раз ты прокручивал в уме план мести, а, Альберт? Сколько раз вспоминал собственные ошибки и чувствовал, что ненавидишь Куинси?
Она посмотрела на Монтгомери в упор. Агент опустил голову.
— Ты ведь хотел и ждал этого, не так ли? — безжалостно продолжала Гленда. — Хотел и ждал подходящей возможности поквитаться с Куинси, испортить ему карьеру.
— Нет.
— Да!
— Нет! Черт возьми, нет! — взревел Монтгомери. Он отступил к стене, словно загнанный в угол зверь, но дальше отступать было некуда. — Хочешь знать правду? Отлично, я расскажу тебе правду. Можешь мне не верить. Вы все можете мне не верить, но я взялся за это дело, чтобы спасти его задницу. Я взялся за это проклятое дело, потому что подумал: что ж, ладно, ты не станешь героем, но в твоих силах хотя бы спасти героя. Или это, по-твоему, ничего не значит?
— Что?
— Не понятно? Изложить письменно? Я посчитал, что смогу помочь Куинси. Ну и прикинул, что это пойдет на пользу мне самому. Я не альтруист. Но и не полный осел. С моей карьерой все ясно. Но, сделав доброе дело, я мог хотя бы показать, на что способен. Мне пятьдесят два года, Гленда. Моя бывшая жена меня ненавидит, дети тоже. На моем банковском счете девятьсот долларов. Что мне останется делать, если меня вышибут из Бюро?
Гленда нахмурилась, готовая возразить, но вдруг обнаружила, что сказать нечего. Она уже не знала, что и думать. Ей не нравился Монтгомери. Ее раздражала его неопрятность. Раздражало его поведение. Но в том, что он говорил, был определенный смысл. Спасти товарища-агента считалось в Бюро высшей доблестью. Если бы Монтгомери нашел убийцу, он получил бы еще один шанс. Возможно, последний.
— Но теперь ты считаешь, что Куинси убил свою бывшую жену, — сказала она.
