– Особый агент Маккормак называл оба вчера вечером, – сообщил Куинси.
– Да, – подтвердил Кэплан. – Маккормак знал, как наркотики применялись. Что скажете об этом?
Глава 21
Бетонные колонны на выезде из Ричмонда остались позади. Мак вел машину по шестьдесят четвертой автомагистрали между штатами, держа путь к темно-зеленым горам, резко выделяющимся на фоне светло- голубого неба, и горы постепенно приближались.
Они остановились у бензоколонки «Тексако», чтобы заправиться. Потом у магазина «Уол-Март», чтобы купить все необходимое: аэрозоль от насекомых, аптечку первой помощи, плотные носки, плитки высокопитательного концентрата, шоколад, бутылки с водой. Компас, нож и непромокаемые спички уже были у Мака в рюкзаке. На всякий случай они взяли еще комплект для Кимберли.
Когда вернулись к взятой напрокат «тойоте», Мак обнаружил на сотовом телефоне сообщение от Рея Ли Чи. Ботаник Кэти Левайн встретит их в летнем коттедже лагеря «Большие поляны» в национальном парке «Шенандоа» в половине второго. Не сказав ни слова, они тронулись в путь.
Появлялись и оставались позади города. Вдоль дороги возникали большие стройплощадки, потом постепенно исчезли. Они поехали дальше на запад, там земля раскинулась перед ними изумрудное море, и у Мака перехватило дыхание. Божественная страна, сказал бы его отец. Такой земли осталось немного.
По указанию Кимберли Мак свернул с шестьдесят четвертого на пятнадцатое федеральное шоссе, ведущее к тридцать третьему. Они проносились мимо широких полей, позади них стоял один фермерский дом из красного кирпича со свежевыкрашенной белой верандой. Миновали мо-ючные фермы, конюшни, виноградники и посевы.
За стеклами машины все зеленело, волнистый ковер квадратных зеленых полей окаймляли более темные рощи. Они видели коров и лошадей. Проезжали крохотные городки, где бросались в глаза жалкие продовольственные ларьки, старые бензоколонки и древние баптистские церкви. Городки быстро оставались позади, и они все больше углублялись в растущую тень от высокого горного хребта. Дорога медленно, но неуклонно пошла вверх.
После встречи с геологом Кимберли была молчалива. Опущенный защитный козырек бросал тень на верхнюю часть ее лица, и разглядеть его выражение было трудно.
Мак беспокоился за нее. Утром она появилась чуть свет, с впалыми щеками и лихорадочно блестящими глазами – явно не выспалась. На ней были льняные брюки, белая блузка и льняной жакет. Одежда эта выглядела строго и профессионально, но Мак подозревал, что Кимберли надела длинные брюки, чтобы спрятать под штаниной нож, а жакет – чтобы прикрыть выпуклость «глока» в пристегнутой к талии кобуре. Словом, у нее был вид женщины, отправляющейся на войну.
Мак подозревал, что на войну она отправлялась часто. Что после смерти матери и сестры жизнь для нее была, в сущности сплошной долгой битвой. Эта мысль причиняла ему боль.
– Красиво, – сказал он наконец. Кимберли передвинулась на сиденье, бросила на Мак быстрый взгляд и вытянула ноги.
– Нравятся тебе горы? Или ты городская девушка?
– Городская. Собственно, росла я в Алегзандрии, неподалеку от этих гор. Но Алегзандрия скорее пригород Вашингтона, чем Ричмонда. И мать больше интересовал Смитсонский институт, чем горы Шенандоа. Потом я поехала в Нью-Йорк учиться в школе. А ты?
– Горы я люблю. Да и реки, поля, сады, ручьи, леса всю природу. В детстве мне повезло. У дедушки и бабушки матери персиковый сад площадью в сто акров. Когда их дети вступали в брак, они дарили каждому по три акра для строительства дома, так что все братья и сестры жили рядом. Росли мы с сестрой вольготно, в окружении дюжины двоюродных братьев и сестер, широких просторов. Мать каждый день выставляла нас из дому, велела не умирать и вовремя возвращаться к ужину. Что мы и делали.
– Видимо, ты ладил с двоюродными.
– Нет, мы вечно цапались. Правда, больше для развлечения. Выдумывали игры, попадали в переплеты. В основном носились по округе как варвары. А вечерами играли в настольные игры.
– Всей семьей? Каждый вечер? В голосе ее прозвучало недоверие.
– Да. Поочередно, в домах всех дядюшек и тетушек. Начала это мать. Она не выносит телевизор, считает, что он портит мозги, называет его дурацким ящиком. Когда мне исполнилось двенадцать лет, наш она выбросила. Думаю, отец от этой потери так и не оправился, но нам после этого приходилось находить себе занятие, чтобы скоротать время.
– И вы стали играть в игры?
– В развивающие. В «монополию», в «скрабл» и прочие, кстати, и в мою любимую «риск». Кимберли вскинула брови.
– И кто выигрывал?
– Я, разумеется.
– Верю, – серьезно сказала Кимберли. – У тебя традиционные южные манеры, но в глубине души ты прирожденный игрок, что я вижу всякий раз, когда говоришь об этом деле. Ты не любишь проигрывать.
– Тот, кто сказал, что нет ни победителей, ни побежденных, явно был побежден. Комплекс разнообразных музеев, научных учреждений, художественных коллекций в Вашингтоне.
– Не спорю.
– Я и не ожидал этого, – усмехнулся Мак.
– А нас не привлекали настольные игры, – заговорила Кимберли. – Мы читали книги.
– Серьезные или развлекательные?
– Серьезные, конечно. Во всяком случае, на глазах у матери. Однако когда гасили свет, Мэнди тайком
