– Знаешь, в дядюшки я не гожусь.
– Дурак, – сказала она.
– Я?
– Ты.
– А-а! – сказал я.
Мы еще помолчали.
– Может, ты объяснишь, в чем дело?
– Ни в чем, – сказала она. – Просто так.
– Да почему… – начал было я, но тут же сообразил, что спрашивать об этом и в самом деле не очень-то умно.
– Ладно, – сказал я невесело. – Погуляем еще?
– Да.
Мы пошли дальше.
– Ты просто не представляешь, какое было множество дел…
– Я ведь тебя не спрашиваю.
– Неужели ты думаешь, что я…
– Я думаю, что я тебе не нужна, – сказала она холодно.
– Ну как ты можешь…
– Ты что – не мог даже поговорить оттуда?
– Не мог! Не мог я выйти на связь. Я был далеко от катера!
– Нет, мог, – сказала она упрямо.
Продолжать я не стал, потому что продолжать было нечего. Мы прошли еще немного.
– Пойдем назад? – предложил я.
Она без слов повернула назад.
И тогда мы услыхали выстрелы в той стороне, где были посты.
Я глянул и на миг оцепенел: по просеке двигались люди.
Они были вооружены неказистыми, увесистыми ружьями. Некоторые держали пики.
Раздумывать было некогда. Я схватил Анну за руку.
– К лагерю! Быстрее!
Мы бежали что было сил, отступая под натиском превосходящих сил противника. В лагере все были уже на ногах. Уве-Йорген все же успел научить парней чему-то; во всяком случае, залегли они быстро и, я бы сказал, толково. И оружие изготовили. Но стволы всех автоматов были направлены в небо.
Наступавшие теперь перебегали меж деревьев со всех сторон. Впечатление было такое, что нас окружали.
Я достал пистолет, достал патрон и вытянул руку.
Люди с ружьями приближались. Они были пока что метрах в шестидесяти, а я знал, что из моего пугача можно вести действенный огонь метров на двадцать пять—тридцать. Иначе, это будет трата патронов. Я ждал, пока они подойдут поближе, и не спеша выбирал цель.
Подошла Анна. Остановилась. Я схватил ее за руку и дернул:
– Не изображай неподвижную цель!
Она неспешно прилегла и с любопытством спросила:
– Что вы будете теперь делать?
«В самом деле, что же?» – подумал я.
Я лежу тут, на песке чужой планеты, и собираюсь стрелять в людей, населяющих ее. Я считаю, что прилетел спасти их, и вот лежу и собираюсь стрелять в них. И убивать. Потому что, когда я был солдатом, меня учили: стрелять надо не мимо, а в цель. Надо убивать врага, потому что иначе он убьет тебя.
Но были ли эти люди моими врагами?
Я был чужой им, они – чужими мне.
Может быть, их вина в том, что они мешают нам спасти их?
Но надо ли спасать человека любой ценой – даже ценой его собственной жизни?
Пусть погибнет мир – лишь бы торжествовала справедливость?
Или все-таки как-нибудь иначе?
Они были метрах в сорока, когда я встал.
Встал, сунул пистолет в карман и с полминуты смотрел на них, а они – на меня. Они не остановились, не замедлили шага.
Я оглянулся, и на лицах наших парней увидел облегчение. Здешних парней, воинов Рыцаря. Люди из экипажа лежали спокойно. Иеромонах отложил автомат и подпер подбородок ладонями, словно загорал, а остальные продолжали держать оружие наизготовку.
Я ждал. Наконец от наступавших отделился человек и, убыстрив шаг и размахивая руками над головой, направился ко мне. Он был без оружия. Парламентер, понял я. Просто они не знают, что в таких случаях полагается нести белый флаг.
– Дай-ка автомат, – сказал я Никодиму.
Не вставая, он протянул мне свой. Я закинул оружие за спину.
– Я с тобой, – сказала Анна. На лице ее было любопытство.
– Попробуй только, – пригрозил я и двинулся навстречу парламентеру.
Мы встретились недалеко от наших позиций.
– Думаю, – сказал я ему, – нам надо поговорить, пока не началась серьезная стрельба.
Он, кажется, немало удивился.
– О чем говорить? Вам надо сдаваться.
– Да неужели? – удивился я.
– Конечно, – сказал парламентер. – Ты умеешь воевать? Тогда смотри: мы вас окружили. Вы проиграли. Значит, надо сдаваться. Ведь иного выхода нет?
– Это как сказать, – произнес я, сомневаясь.
Он описал рукой круг, потом наставительно поднял палец:
– Ты же видишь: мы вокруг вас. Это и есть окружение. В таких случаях полагается сдаваться.
Я вздохнул.
«Бедные человеки, – подумал я. – Что для вас война? Что-то вроде игры в шахматы. Все строго по правилам. Ходы, сделанные с нарушением правил, не считаются. В безнадежной позиции полагается сдаваться, а не тянуть до момента, когда тебе объявят мат. Чемпионат на солидном уровне. Очень хорошо. Вы ни с кем не воевали. Вам не с кем воевать. И не надо. Но почему те, кто послал вас теперь, не объяснили вам, что драка – не шахматы и ведется она по тем правилам, какие изобретаются в ходе игры?»
– Ага, – сказал я вслух. – Значит, нам полагается сдаться. Что же тогда с нами будет?
Он пожал плечами.
– Да уж, наверное, придется вам всем повозиться в Горячих песках, – сообщил он почти весело. – Будете строить там башни, и не иначе. Наверное, там вы быстрее поймете, что нельзя забираться туда, куда не разрешено.
– Может, тогда и поймем, – согласился я. – Однако в этой позиции еще можно играть. Предлагаю ничью.
Он не понял, и я повторил:
– Предлагаю ничью. Ты заберешь свое войско и отправишься восвояси.
– А вы?
– А мы останемся здесь. Нам тут очень нравится, понимаешь? И мы собираемся здесь побыть – ну, допустим, еще два дня. Потом можешь приходить и поднимать свой флаг: нас здесь уже не будет. Договорились?
– Вам нельзя здесь оставаться, – сказал он. – Это не разрешено, разве я непонятно объяснил?
– Ну ладно, – сказал я хмуро, уразумев, что сквозь его логику мне не пробиться. – В последний раз спрашиваю: смоетесь вы отсюда или придется выгонять вас силой?
Тут он понял, что я говорю серьезно.
– Ты на самом деле не хочешь сдаваться?
