– Мы не собираемся сравнивать, но уверен, что наши ученые могли бы объяснить вам…
– Пустая трата времени! Позвольте лучше мне объяснить вам всю глубину опасности…
– Вот это действительно будет потерей времени.
– Ну неужели мне не удастся убедить вас… Подумайте о вашем народе!
– Ему не грозит ничего. Наше солнце и столетия, и тысячелетия спустя останется таким, каким вы видите его сегодня.
– Хорошо, – сказал Шувалов после паузы и махнул рукой. – Тогда позвольте сказать о другом. Пусть ваше солнце… пусть. Но подумайте: не лучше ли, не подвергая испытаниям ни наши выводы, ни ваш народ, сразу поднять его уровень на неизмеримую высоту?
– Что вы имеете в виду?
– Я предлагаю вам возвратиться туда, откуда стартовали основатели вашей цивилизации. Миллион с небольшим человек… Мы там даже не почувствуем увеличения: нас ведь миллиарды! Зато насколько увереннее почувствуете себя вы! Совершенно другой уровень! Комфорт! Изобилие! Высокая культура! Широта мысли! Представьте, какая жизнь для вас начнется!
Хранитель слушал его, глядя в сторону. Ответил он не сразу:
– Чтобы люди, пришедшие их архаичного, тихого, неторопливого, простого, размеренного – из ясного мира, вдруг почувствовали себя как дома в вашей сложной, многоплановой, спешащей, орущей, громыхающей, самой себя не понимающей цивилизации? Возможно ли такое?
– Простите, ваше представление о земной цивилизации…
– Мне она представляется именно такой – после того, что вы рассказали… да и в нашей памяти сохранилось кое-что о той цивилизации, которую покинули основатели нашего мира. Так вот: зачем она нам?
– Вы знаете, право же, сама постановка вопроса…
– Я чувствую, что она вас смущает.
– Не скрою. Потому что наша цивилизация, хороша она или нет, есть закономерное явление, результат определенного развития, прогресса – и исходная позиция для дальнейшего развития и прогресса. Да, она закономерна; такой и надо принимать ее. А ваш мир в этом плане – досадная аномалия, боковая, бесперспективная ветвь, тупик.
– А нам какое дело до того, что, с вашей точки зрения, мы является аномалией? Это наша жизнь, и нас она устраивает! Вам она не нравится – но никто ведь не принуждает вас принять ее… Что же касается нас… Скажите откровенно: много ли счастья принесла вам ваша цивилизация? Вся техника, весь комфорт, все то, чем вы так гордитесь?
– Счастья? Простите, но я не знаю, можно ли оперировать такими понятиями. Отсутствие точной терминологии, невозможность выразить на языке математики…
– Счастье, почтенный наш гость, счастье – категория, которой можно и нужно оперировать везде, даже если она не описывается уравнениями. Скажите: живя в потоке информации, на небывалых скоростях, в самых необычных средах, на иных планетах и так далее, – живя во всем этом, стали ли вы душевно упорядоченнее? Может быть, вы живете богаче, слов нет; и что же? Вы съедаете больше нас – но и мы не голодны; у нас меньше информации – но и меньше поводов для стрессов и для духовного пресыщения и отупения… У вас искусство – но и у нас тоже, посмотрите наши скульптуры, наши полотна – возможно, они покажутся вам устарелыми, а может быть – наоборот… Ваши ткани тоньше – но и наши греют в стужу; ваши дома выше – но и в наших уютно и тепло. Мы не столь многогранны – но тем больше остается у нас времени, чтобы думать о жизни и друг о друге, и видеть то, что вокруг нас, и наслаждаться цветением яблонь весной и золотом осенней листвы… Вы считаете, что мы должны завидовать вам, но подумайте – не обстоит ли дело как раз наоборот?
– Знаете, такой способ ведения дискуссии…
– Да о чем и зачем нам дискутировать? Вы сказали то, что хотели, я ответил то, что думал, – и все.
– В конце концов то, что говорите вы, один из десятка диктаторов, вовсе не обязательно..
– Диктаторов?
Хранитель невесело улыбнулся.
– Нет, гость мой, мы не диктаторы, мы просто люди, обслуживающие компьютер, – всего лишь. Что можем мы диктовать? Только то, что появляется на выходе машины; какие же мы диктаторы? Скорее уж компьютер – но и он не диктатор: бессмысленно давать такие определения комбинации кристаллов и плат… Нет, здесь нет ни диктаторов, ни угнетателей, ни самодержцев, ни даже особо привилегированных граждан… Есть не очень высоко, с вашей точки зрения, но логично организованное общество, в котором нет богатства, но нет и излишеств, в котором немного благ – но распределяются они справедливо. Это было бы невозможно в обществе с менее высокими моральными устоями, но ведь наше – запомните: наше никогда не знало и не представляет другой возможности! Мы происходим не от дикарей, а от людей, рискнувших выйти к звездам куда раньше вас. Скажу откровенно: вы ушли намного дальше, но и потеряли, мне кажется, неизмеримо больше… Не верите мне – поговорите с остальными Хранителями, с любым прохожим по улице, послушайте, что ответят они…
– Мне достаточно будет сказать: я предлагаю жизнь взамен смерти – и вопрос будет решен сразу же.
– Жизнь, какой мы не хотим, – взамен смерти, в которую мы не верим. Вопрос решен, но не в вашу пользу.
Шувалов сидел, опустив голову. Дипломатия оказалась бессильной. Увы. Но если обезумевший отказывается покинуть горящий дом, разве его не вытаскивают насильно?
– Что же, – он поднял голову. – Пеняйте на себя. Вижу, что мне придется покинуть вас, не добившись успеха.
– Видимо, вы правы.
– Я передам моим товарищам…
– Вы им ничего не передадите, – сухо сказал Хранитель. – Вы совершили преступление и будете наказаны согласно закону. Думаю, вам самому придется убедиться в том, что прокладка линий от солнечных батарей идет успешно… Безусловно, так обращаться с гостем – крайняя мера; но, во-первых, закон у нас одинаков для всех, а во-вторых, мы не можем допустить, чтобы люди начали сомневаться в правильности нашего пути. А ведь вы не угомонитесь, и попытаетесь распространять ваши необоснованные страхи и разбрасывать ваши приманки, которые кому-то могут показаться соблазнительными. Все это заставляет меня идти на крайние меры. Во всяком случае, на какое-то время. Потом… Когда-нибудь потом мы встретимся снова и поговорим. А сейчас я должен извиниться: мне пора. Не бойтесь: мы не хотим вам зла, и с вами не случится ничего плохого.
Уже в дверях он обернулся:
– И с нами тоже.
Питеку не пришло в голову нарвать цветов, чтобы с ними встретить Шувалова: в его эпоху такие знаки внимания не ценились – цветов повсюду росло множество, но их не ели. Он проявил всю свою ловкость и достал все-таки немалый кусок жареного мяса, – по его мнению, это как раз подходило к случаю. Потом он занял наблюдательную позицию напротив дома Хранителей и стал ждать, держа мясо так, чтобы его выразительный запах не щекотал ноздри. Питек не сомневался о том, что Шувалов выйдет из дома свободным и торжествующим, а если и не выйдет, принявшись сразу за дело, то непременно вышлет кого-нибудь за Питеком, чтобы через него передать экипажу указания: вряд ли Шувалов сомневается в том, что Питек находится поблизости.
Но время шло. Шувалов не показывался, и Питек стал уже опасаться, что руководителя освободили, пока он разыскивал еду. Поразмыслив, он решил все же ждать до победного конца и оказался прав: еще через сорок минут Шувалов показался наконец на площади. К удивлению Питека, вышел он не из дома Хранителей, появился с противоположной стороны из отделанного пластиком здания без окон. Но это в конце концов не имело большого значения. Куда важнее было то, что вышел Шувалов не один.
Он медленно ступал, опустив голову, сразу, кажется, постарев, а перед ним, и позади него, и по сторонам шли вооруженные люди. Лица их были суровы, и они повелительными жестами отстраняли прохожих, что останавливались или же пытались подойти поближе к процессии.
Питек сжал кулаки: пахучий сок закапал из жареного мяса, но пилот даже не заметил этого. По
