Добо обернулся к наемникам, которых привез из Печа, и сказал:
— Так вот вы какие солдаты!
— Нет, — ответил один из них, устыдившись, — этот малый только на днях к нам пристал. Он был прежде портным и пороха еще не нюхал.
Несколько минут спустя портной прискакал снова. Позади него в облаках пыли мчались человек пятнадцать акынджи в красных шапках.
Теперь уж за ним и вправду гнались.
— Впустите его! — приказал Добо и подал знак своим стрелкам: — Огонь!
Десять стрелков прицелились. Затрещали выстрелы. Один турок свалился с коня и упал в канаву. Остальные шарахнулись, повернули коней и понеслись обратно на рысях.
Портной проскочил в открытые ворота.
— Так сколько же их? — спросил с улыбкой Добо.
— Тысяча, — ответил портной, запыхавшись, — а может, и больше.
Добо махнул рукой.
— Если их не больше сотни, мы еще нынче попляшем.
— Да я же сказал, ваша милость, что тысяча.
— Я понял тебя, — ответил Добо. — Раз ты увидел тысячу, стало быть, их сотня, а может, и того меньше.
На краю деревни взвились клубы дыма. Акынджи уже поджигали дома.
Добо покачал головой.
— Так вы что же, не полили крыши?
— Это сено и солома горят, — отмахнулся Цецеи и ударил кончиком сабли по верхушке ворот.
На дорогу выскочил закованный в панцирь кривой янычар. За поясом у него торчали кинжалы и пистолеты. Рядом с ним скакал венгр, которого Герге прозвал цыганским палачом. Позади них — отряд акынджи, а по обеим сторонам улицы бежали несколько пеших асабов, с горящими факелами в руках.
— Ласло Морэ! — крикнул Добо и даже топнул ногой. — Позор отчизны нашей! Исчадие ада!
Ошеломленный янычар взглянул на скакавшего рядом с ним человека.
— Не верь ему, — воскликнул Морэ, побледнев, — он обманывает тебя!
Янычар остановил коня, поджидая ехавших позади.
— Тебя я тоже знаю, Юмурджак! — крикнул опять Добо. — Так вот она, турецкая честь! Грабишь тех, с кем вчера еще вместе сражался? Разбойник! Такой же отпетый негодяй, как и твой сообщник!
Янычар взглянул на Добо, но ничего не ответил.
— Иди, иди сюда, — кричал Добо, — раз уж ты заделался шутом у Ласло Морэ! Принимай приветствие от меня!
Он прицелился — хлопнул выстрел.
Юмурджак покачнулся на коне и свалился в дорожную пыль.
Тут пошли палить и остальные ружья. Турки ответили на «приветствие» пистолетными выстрелами.
Морэ как будто хотел поддержать падающего янычара, но только выхватил у него кинжал из-за пояса. Мгновение спустя он плашмя ударил кинжалом своего жеребца. Жеребец взвился на дабы и понесся. А Морэ изо всех сил погонял его.
— Эй, держи, золото удирает! — крикнул Добо туркам.
Турки опешили на миг, потом с яростными воплями помчались вслед за Морэ, а Добо считал скакавших мимо дома всадников:
— …десять… двадцать… сорок… пятьдесят…
Он подождал с минуту, затем соскочил с помоста:
— Ребята, по коням! Их и шестидесяти не наберется!
Солдаты вскочили на коней, а Добо, уже выезжая из ворот, крикнул Цецеи:
— Если турок в панцире жив, заприте его! А поджигателей пусть прикончат крестьяне!
Проскочив в ворота, они умчались.
В деревне уже местах в пяти змейкой поднимался дым. Крестьяне, размахивая косами и топорами, кинулись из ворот.
Цецеи и священник вместе с двумя крепостными поспешно вышли на дорогу. Юмурджак уже сидел на земле, хотя не совсем еще пришел в себя. Пуля, которую послал Добо, вдавила его панцирь как раз над самым сердцем.
— Перевяжите его, — приказал Цецеи, — и отведите во двор.
Турок молча протянул руку.
— В шахматы играть умеешь? — гаркнул на него Цецеи.
Янычар утвердительно кивнул головой, но ответил:
— Нет.
Когда ему перевязали руку, из канавы поднял голову другой турок.
— Ты этого перевязывай, — сказал один из парней, — а я покамест убью вон того.
— Стой! — проговорил Цецеи.
Он заковылял к окровавленному янычару и, приставив саблю к его груди, спросил:
— В шахматы играть умеешь?
— Помираю, — ответил турок, совсем теряя силы.
— Шах?
— Шах, гардэ, мат? — спросил турок со стоном.
— Да, да, Мохамед тебя забодай. Несите его во двор, это мой невольник!
9
Добо с солдатами вернулся только к заходу солнца. Они привезли с собой уйму плащей, кольчуг, всякого оружия и даже пленника — Ласло Морэ.
— А этого волка посадите в хорошую яму! — сказал Добо, соскочив с коня.
Цецеи чуть не запрыгал от радости.
— Как же вы его поймали?
— Сами акынджи выловили его для нас. У них хватило ума не дать ему молоденькой лошадки. Так что они догнали его легко и только начали связывать, как и мы подоспели и разделались с акынджи.
— Всех зарубили?
— Всех, кого удалось.
— Живей тащите лучшую телку! — весело крикнул Цецеи слугам. — И прямо на вертел. Но сперва подайте вина. Выкатывайте из погреба ту бочку, что стоит у самой стены.
— Нет, погодите еще, — сказал Добо, провожая глазами Морэ, которого вели в чулан. — А где же Герге?
— Зачем он тебе? Вон играет на террасе с моей дочкой. Говорят, что убили его мать.
— Убили?
— Да. Кто-то из мерзавцев поджигателей напал на нее и заколол. Ребенок еще не знает.
— А золото?
— Бедняга лежит в углу своей хаты, уткнувшись лицом в пол. Там, верно, и закопала она свое золото.
Добо досадливо кашлянул, затем обернулся к мальчику:
— Герге! Герге Борнемисса! Пойди сюда, маленький витязь. Садись-ка скорей на свою лошадку, сынок.
— Куда вы еще поедете?
— За теми невольниками, о которых рассказывал мальчик.
— Так испейте хоть глоток! Скорей вина! — крикнул Цецеи слугам. — Турок твой жив, он в чулане.
— Юмурджак?
— А бес его знает, как его зовут! Тот, в которого ты выстрелил.
— Он, он! Стало быть, не умер?
— Нет, только в обмороке был. Второго тоже вытащили из канавы. Да тот, боюсь, не выживет.
— Боитесь? Повесить надо негодяя!
